Пока ничего подобного нет. И неизвестно, будет ли хоть когда-нибудь. Государство разбирается с проблемой устройства сирот в семьи исключительно материальным способом, обещая выплаты на детей и забыв о других – более важных способах мотивации. Но чем чаще говорится про деньги и чем лояльнее отбор кандидатов, тем чаще в этой сфере будут происходить сбои и ошибки, а дети будут отдваться таким людям, как эта Тамара Сергеевна. И она еще – Катя была уверена – точно не худший и не самый опасный из всех возможных вариант…

Катя посмотрела на часы и ахнула. Так глубоко задумалась, что потерялась во времени. До начала лекции в клубе осталось всего сорок минут. Нужно было спуститься, открыть аудиторию, расставить стулья, подготовить камеру и экран. Сегодня придет много людей – лекцию читает известный психолог, на консультации к которому записываются за несколько месяцев вперед.

Прежде чем пойти в аудиторию, Катя позвонила Насте. Та долго не брала трубку, потом наконец ответила недовольным голосом:

– Алло!

– Настенька, как там у вас дела?

– Плохо, – в голосе дочки звучало раздражение, – давай приезжай быстрей.

– Что случилось? – Сердце Кати заколотилось: в голове пронеслись одна за другой вереницы страшных картин. Как маленькая залезла, куда не следует, ушиблась, поцарапалась. Или как Владу опять стало плохо…

– Я Машку полтора часа укладывала, – пожаловалась Настя, – она никак не хотела засыпать. А у меня ОГЭ по математике через три дня, мне готовиться надо.

– Настя, – Катя чувствовала себя виноватой, – прости меня. Я только к восьми вечера буду дома, сейчас на работе.

– Ох…

– Ты пойди сейчас позанимайся, пока Машуня спит. А Юля тебе потом поможет с маленькой.

– Юлька типа гулять ушла.

– Я ей позвоню сейчас, договорюсь, – Катя тяжело вздохнула, – Маша проснется, и Юля с ней посидит. Ладно?

– Давай приезжай быстрее, – повторила Настя и положила трубку.

Катя набрала номер Юли, попросила помочь с Машей. Дочка на удивление быстро согласилась, и Катя даже поздравила себя с этой маленькой победой – еще месяц назад на любую просьбу она реагировала иначе. Но постепенно, изо дня в день, с ней становилось все легче, словно Юля постепенно стала забывать о необходимости постоянно от всех защищаться. Катя старалась не форсировать события и не давить. Она понимала, что пройдет не один год, прежде чем Юля сможет как следует прирасти к их семье. И все равно, даже крохотные шаги в их сближении были радостью.

В приподнятом настроении Катя спустилась в лекционный зал. Она не успела до конца все подготовить, а уже начали приходить первые гости. Мамочки подключались, помогали – кто двигал стулья, кто наливал в чайник воду, кто ставил экран. Катя здоровалась, отмечала в списке членов клуба и с интересом слушала рассказы приемных мам о новых приключениях с детьми. Одни шутили, другие жаловались, третьи сочувствовали, и всех это объединяло. Кате было приятно видеть в клубе разных людей, опытных и новичков. Многим мамам, особенно тем, кто только недавно принял в семью детей, важно было выговориться. И они говорили, говорили. Катя старалась общаться с каждым – ей было важно, как чувствуют себя семьи, для которых было создано в фонде это пространство: место, где можно свободно делиться проблемами, удачами, получать новые знания, а главное, быть принятыми. Здесь никому ничего не грозило. В клубе царил принцип помощи и поддержки, и никогда – осуждения.

Кате самой становилось легче в кругу людей, которые, так же как они с Владом, приняли в семьи сирот и теперь пробирались сквозь ошибки и неудачи, через трудности и преграды к главной цели – к своим детям.

Во всем, что случилось с Игорем, Леха винил только себя. Надо было сидеть в баторе и не рыпаться, не искать никаких «братьев». Юльке, видите ли, хотел нос утереть и показать, что он в этой жизни тоже кому-то нужен. Да ей наплевать! А вот сам он вляпался по полной и друга втянул.

Надо было не воровать, жить как овца, делать, что говорят – тогда и с Игорем все было бы в порядке. Это он, Леха, заставил его бежать, уломал, а теперь лучший друг при смерти. Через баторских Леха узнал, что Игорь в коме: в больнице он так и не очнулся. Врачи говорят, состояние пограничное. Если останется жив, скорее всего, будет инвалидом. От таких перспектив у Лехи подкосились колени – такого он ни в жизни себе не сможет простить. Кому бедный Игорь нужен будет тут, в этом гребаном эгоистичном мире, если не сможет говорить или ходить? Даже здоровый никому не был нужен. Уж лучше смерть.

В батор Леха не вернулся. Ничего не соображая, бродил целыми днями вокруг больницы, в которой лежал Игорь, а когда закрывали на ночь ворота, ехал на один из вокзалов. Но потом детский дом вдруг начал его искать, подключилась даже полиция – Леха ушел у них из-под самого носа. Мужики в форме торчали у ворот больницы добрых пять часов, он так и знал, что его караулят. Теперь соваться туда было страшно, и он отправился скитаться по городу, постоянно меняя место. В метро не спускался, в транспорте не ездил, ходил только пешком. А потом вспомнил про обещание Игорю – про письмо. И пошел по адресу.

Подъезд старого дома, в котором когда-то жил маленький Игорь, был мрачным и грязным. Домофон не работал, но входная дверь оказалась открытой. Леха стал подниматься по лестнице, рассматривая номера у дверей квартир. Рядом с каждой выстроилась высокая пирамида из цифр и звонков. Не без труда Леха отыскал цифру «23» и нажал на кнопку. Не сразу, минут через десять и только после того, как он несколько раз надавил на звонок, внутри послышался грохот и следом шарканье ног. Дверь перед Лехой распахнул мужик в драной майке. Старый, с испитым помятым лицом и абсолютно лысый.

– Чего тебе? – Он поднял на мальчика мутные глаза.

– Мне это, – Леха попятился, – к Елене Сорокиной.

– Зачем? – Мужик держался за дверь, но все равно покачивался на нетвердых ногах.

– Письмо передать.

– Фу-ты, ну-ты, – он заторможенно покачал головой и посторонился.

Лешка под пристальным взглядом мужика дошел до открытой двери и заглянул в комнату. За столом, подперев ладонями подбородок, сидела мать Игоря. Леха сразу ее узнал – Игорь в детстве фотку ему показывал, которую хранил под подушкой. С тех пор она состарилась, лицо сильно опухло, но все равно сохранило прежние черты. Глаза женщины были закрыты, сама она едва заметно покачивалась из стороны в сторону. В комнате все было так, как рассказывал Игорь, – то же окно с наполовину оборванными занавесками, те же выцветшие грязные обои в цветочек. И на столе прежний натюрморт: пустая бутыль, граненые стаканы и груды мусора.

– Здравствуйте. – Леха застыл на пороге.

Лена открыла глаза и, нахмурившись, стала всматриваться в него. Потом вдруг опухшее и безжизненное лицо на мгновение просветлело.

– Игорь? – неуверенно прошептала она, а потом бросилась к Лехе и обняла его. – Игоречек, сынок!