Мир далеко-далеко внизу кажется весь покрытым снегом, пришлось долго идти вот так, ныряющей меч-рыбой, пока это снежное поле не превратилось в облачный покров. Я пробил перистые, слоистые и наконец кучевые, что ниже всех, и только тогда увидел ровную зеленую поверхность, что на самом деле не выкрашенный зеленой краской ровно выструганный пол, а вековой и могучий лес, лесище…

Крепость Валленштейнов по-прежнему впечатляет, хотя я уже повидал всяких. Огромная, просторная, с невероятно высокими и толстыми стенами, над воротами широкий крытый помост, сотня лучников или арбалетчиков перебьет половину атакующих раньше, чем те подбегут вплотную.

Надвратные башни даже с высоты впечатляют, как и машикули, я спускался неслышно, войдя в личину незримника и делая вид, что мимо по делам, это на случай, если кто с амулетом вдруг посмотрит вверх, затем выждал момент и нырнул вниз, стараясь укрыться высокой стеной второго корпуса, там между крепостной и этим зданием раньше было пусто.

Когда я вышел оттуда, отряхиваясь и делая вид, что живу вот тут, прямо между стенами, на меня сперва не обратили внимания, идет некто, ну и пусть идет, потом кто-то испуганно ойкнул, другие оглянулись, одна из баб завизжала.

Со стены послышался строгий окрик:

— Что там такое?

Я поднял голову:

— Мартин?.. Ты хоть когда-то в доме бываешь?

Он сбежал по ступенькам бодро, все такой же крепкий и широкий, лицо обветренное, подбородок широкий, а рот твердый, ничуть не растолстел и не изменился.

На меня в упор взглянули пронзительно-голубые глаза.

— Ваша светлость?

Я отмахнулся:

— Вообще-то «ваше высочество», но это все преходящее…

Он посмотрел непонимающе:

— Преходящее… это как? Скоро пройдет, а вы будете вашим преосвященством?

— И ты туда же, — укорил я.

— Я имел в виду, — сказал он, — принцем?

Я кивнул.

— И до вас докатились слухи, что герцог Готфрид будет скорее всего королем Сен-Мари?

Он охнул:

— Королем? Наш герцог?

— Ага, — сказал я с удовлетворением, — значит, я первым принес такую неоднозначную, да, я такой. Принесу так принесу! Потом все выносить приходится. И святых в том числе. Здесь все в порядке?

Он скупо улыбнулся:

— С того дня, как в этих краях появился сэр Ричард, все пошло на поправку.

— Леди Дженифер?

— Помогает леди Элинор, — сообщил он.

— Значит, — сказал я, — и с леди Элинор все в порядке?

— Вроде бы, — ответил он несколько суховато. — Да вон она и сама спешит…

По ступенькам, часто перебирая ногами и придерживая рукой волочащийся подол красного платья, сбежала Элинор, прекрасная с красными волосами, пурпурными губами и тремя рядами толстых коралловых бус на шее.

Я учтиво поклонился:

— Леди Элинор…

Прекрасная и эротичная, волосы такие же пламенно-красные, как и в тот день, когда я увидел ее впервые, только грудь вроде бы крупнее и чуть выше. Похоже, нет в истории эпохи, когда в моде была бы крохотная грудь, а леди Элинор с ее возможностями в изменении внешности явно ориентируется на примитивные мужские запросы, а они вообще-то у нас у всех в отношении женщин примитивнее не бывают.

Она заулыбалась, показывая ровные жемчужные зубки с острой несточенной кромкой, какая бывает только у подростков и очень молодых девушек.

— Сэр Ричард!.. Как мы рады!

— А как рад я, — откликнулся я дежурно.

— Нет, правда…

— Я тоже, — ответил я.

Она подошла вплотную, никаких поцелуев руки, я же теперь ее как бы сын, мы уже оба изо всех сил стараемся забыть, как пытала меня, распятого, на стене своего подвала, я не злопамятен, когда выхожу абсолютным победителем, но что-то в ее лице и сейчас прячется под улыбкой.

Приподнявшись на цыпочках, она звонко чмокнула меня в край нижней челюсти, не дотянувшись до щеки.

Я тоже поцеловал ее в обе щеки и спросил дружески, но с отмеренной степенью настойчивости:

— Леди Элинор, что-то стряслось?.. Я давно не враг, забыли?

Она тряхнула головой, отводя взгляд, затем принужденно засмеялась и сказала нервно:

— Да, от вас скрываться бесполезно, уже знаю.

— Так что же?

— Меня беспокоит, — ответила она со злой решимостью, — как вы попадаете в замок. Где-то моя защита оказывается бессильной! Это, знаете ли, раздражает.

— У вас хорошая защита, — похвалил я, — только я, знаете ли… даже не знаю, не обидит ли это вас…

— Говорите, — велела она. — Вы меня достаточно наобижали в недавнее время, так что теперь это так, пустячки.

Я взял ее под руку, она вынужденно пошла со мной обратно в донжон, а я наклонился к ее уху и сказал доверительно:

— Просто я и как чародей сильнее. Только и всего.

Она взглянула на меня почти с ненавистью, прикусила губу.

— Но почему? — Голос ее показался мне похожим на змеиное шипение. — Почему вам дается так легко, а я продираюсь с таким трудом? Даже Дженифер меня обгоняет!

— У меня способности, — пояснил я скромно. — У кого-то к музыке, у кого-то к математике, у Мартина вон к рукопашному бою, а у меня… вообще-то ко всему, я ж талантливый и ваще… Но не огорчайтесь, леди Элинор! К цели всегда быстрее приходит черепаха, что ползет хоть и медленно, но упорно, а не быстроногий заяц, что то и дело останавливается, чтобы морковку выдрать из грядки или полежать на солнышке…

Она сказала сердито:

— Не хочу быть черепахой! Я женщина.

— Значит, — сказал понимающе, — зайчик, что предпочитает спринт. Зато, леди Элинор, у вас такие сказочные богатства волшебных вещей, что вы обязательно вот-вот на что-то наткнетесь особое… только не обожгитесь, а то бывает…

Она насторожилась, бросила на меня быстрый взгляд.

— Что бывает?

— Может убить, — сказал я, — а может и вообще сделать совсем ужасное…

— Что еще ужаснее?

— Превратит в старуху, — сказал я с глубочайшим сочувствием. — Необратимо!

Она сердито вырвала у меня руку.

— Могли бы и не говорить такие ужасы!

— Как наш Уэстефорд? — спросил я. — Даже боюсь о нем интересоваться…

Она отмахнулась:

— Старое дерево дольше скрипит. Что ему сделается, только и того, что на башню уже не поднимается, ноги не те. Зато в подвале у него полный порядок.