Наверное, впервые в жизни Олеандр чувствовал себя не одиноким дитя, которого жизнь то и дело макала носом в грязь, а частью влиятельного клана, будущим владыкой, ведущим народ.

Прежде чем пуститься в дорогу, он поведал брату о смуте, постигшей лес, и тот посоветовал не браниться со Сталью.

— Право, Малахит, — вымолвил Глендауэр, — чтобы нажить врагов, довольно и крохи ума. Истинно, приспешников Эониума вы николи не жаловали. Но, молю, поразмыслите, каких умелых союзников вы обретете в их лицах. Союзников, кои сразятся не столь за вас, сколь за шанс отсечь от цепи проржавевшие звенья, наказать изменников, кои спутались с вырожденцами.

Тогда Олеандра занимали мысли, что он заблуждается, и Драцене ничего не угрожает. Тогда время играло против него, поэтому он смолчал. Но сейчас в голове поневоле всплыл вопрос: «Стальные стражи — кто они такие?» В детстве он нарекал их змеями, которым его отец сточил клыки и перекрыл яд. Жадные до жестокости, они служили Эониуму верой и правдой, доспехами и мечами. Он воспитал подопечных кровопийцами, душегубами. И все же в своих опасных заурядности и соблюдении суровых идеалов они, пожалуй, выглядели куда лучше и честнее тех благопристойных дриад, не разумеющих, кому улыбаться, кого чураться.

Стальные Шипы выросли изо льда Танглей. Большинство хранителей Эониума обучались у океанид. Единство целей и взглядов. Сплоченность. Стадность. Как и воины Танглей, Стальные стражи отражали собой нерасторжимую цепь. Они никогда не жаловали выродков.

Вывод: спутавшихся с двукровными отродьям они скорее накажут, нежели поддержат, верно?

— Хины! — Возглас, грянувший с небес, выдернул Олеандра из раздумий. — Хины на Морионовой скале!

Ветер рванул ветви деревьев, сыпанул за шиворот листву. Олеандр поежился. Вскинул подбородок, и сердце ударило по ограде ребер. Сапфир пролетел над кронами, рассекая крыльями мглу.

Клятый храбрец! Мало ему подпалённого крыла и сломанной руки?! Какое из слов «возвращайся в поселение» он не уловил?! Как Олеандр в глаза Цитрину и Яшме посмотрит, ежели их сын пострадает?!

— Бестолочь! — выкрикнул Олеандр и чуть к Тофосу не упорхнул, когда тело кольнуло морозцем.

Скакун Глендауэра выскочил из-за спины, сломав копытом ветвь, и заскользил между стволов, словно по льду.

— Невозмутимость разума — одно из неоспоримых сокровищ мудрости, — прокричал брат.

— Одно — да! — отозвался Олеандр. — А каково второе, знаешь? Молчание, Глен, молчание! Особенно когда тебя не спрашивают!

— Не беситесь!

— Помалкивай!

Впереди, за пышущими жаром парами рисовались коридоры, стиснутые черными скалами. Абутилон влетел тенью за собратом в средний. Проскакал под каменными сводами и аркадами, мимо раскрошившихся скульптур, по легенде, сооруженных древними. Дым взвихрился, заколебался, когда элафия оттолкнулись и перемахнули через щель, словно оперённые листвой стрелы.

Приземлились тяжело. Гравий вбился в копыта, покусал их за ноги.

— Тише, приятель. — Олеандр покачнулся в седле, натягивая поводья. — Вот так, молодец…

Всадники нагнали их быстро. Спустя мгновение-другое он уже ощутил себя начинкой в пироге, зажатой с боков. И с изумление наблюдал за смуглыми ладонями, которые потянулись к Глендауэру.

— Сын владыки Дуги́, сын Клыка[1], — заверещали воины. — Игла… Полагал, зрение меня обманывает… Рад, весьма рад встрече! Ваш достопочтенный отец приходился мне мастером…

Глядите-ка, распушили листья, раскудахтались! А ничего, что указом правителя им велено задержать Глена?

Олеандр гневно засопел, обтирая лоб кулаком. Затем покосился на брата, чья покалеченная рука закочевала из пальцев в пальцы. Меловая прядь волос выбилась из его хвоста и мазнула по скуле.

— Благого дня, сыны льда и стали, — произнес он таким тоном, будто его подняли из гроба, но забыли напомнить, как ведут беседы живые существа. — Не сочтите за дерзость, прежде мне не выдался шанс поприветствовать вас. Прошу меня простить. Должен признаться…

— Не должен, — отрезал Олеандр. — Обменяетесь любезностями позже. Повторюсь, ищем Драцену и Юкку. С хинами по возможности не бодаемся, белокрылую девушку не трогаем.

Тишина вновь обрушилась на скалы, порешив с разговорами. Дорога пустовала и упиралась в тупик, поэтому они разделились. Свернули в тоннели, зияющие в скалах, и поскакали дальше, исследуя каждый уголок, каждую яму. Ехали бойко, насколько дозволяли узкие тропы.

Щели мало чем отличались друг от друга. Что тут, что там их обступали мертвые неподвижные камни, от коих разило не столько серой и копотью, сколько угрозой.

Внутренний советчик давно намекнул Олеандру, что выискивать Драцену и Юкку на Морионовой скале все равно что ловить пыльцу сетью. Но даже значительно позже, когда он уже свыкся с мыслью, что поиски, велик шанс, не увенчаются успехом, в душе неумолимо горела надежда.

Благо хинов поблизости либо не наблюдалось, либо они попрятались, решив не тягаться с дриадом, который хоть и ухитрился взобраться на элафия, но вскоре точно рухнет и уже не встанет.

— Что за?.. — выругались позади, и скакуны захрапели, затолкались в тесном тоннеле.

Абутилон дернулся в сторону, его рога впечатались в стену. Олеандр ударился локтем, но быстро сделалось не до боли. Между копыт, улепетывая в дым, прошмыгнула мохнатая туша, украшенная рогами-волнами.

— Следуй за силином, Олеандр! — долетел до слуха восклик Сапфира. Он пролетел над коридором. — Там твоя крылатая девочка, слышишь? Со стаей хинов! Драцена и Юкка мертвы. Убиты вырожденкой.

Если бы телесные опоры напрямую зависели от душевных, Олеандр упал бы, как упало все внутри. Дальнейший путь превратился в тысячу лет преисподней, вложенных в одно мгновение. Его будто оглушило. И он не слышал никого и ничего, помимо грохота взбесившегося сердца. Полоска света в конце коридора расширялась, и стены словно расступались под ее натиском.

Беглый взгляд на силина, глоток воздуха — и проход вывел Олеандра в ущелье, по которому, мнилось, пронесся ураган. Первый труп — Юкки — он увидел сразу. Мальчонка пылился посреди дороги, лежа в луже крови, высушенной жаром. Второе тело — сизокрылой вырожденки — полусидело у стены. Глотку ей перерезали мастерски — от мочки до мочки, из плеча выглядывал наконечник стрелы.

— Небо! — произнес голос, тонкий и звонкий, как серебряная нить. — Я думала, ты погиб…

Слова не прозвучали у Олеандра в голове, ни один из его внутренних шептунов здесь был не при делах. Он надумал повернуться, но плоть будто тяжеловесной бочкой с бревнами обернулась. Единственное, на что хватило сил — вскинуть ладонь, пресекая стук копыт и шелест лезвий за спиной.

— З-здравствуй, Листочек. — Только тут Олеандр заметил Эсфирь. Побитой и перемазанной грязью и кровью, ей, чудилось, впору нарезать в котел кожу младенцев и заходиться хохотом. — И вы, господа.