– Кто подал жалобу?

– Нэш, – вздыхает он, – ты прекрасно знаешь, я не могу ответить на этот вопрос, пока идет расследование.

– Расследование? Ты собираешься открыть официальное расследование? – Наклоняюсь вперед, опираясь локтями в колени. Не могу поверить, что мне приходится вести этот разговор.

– Прости, Нэш, но у меня нет выбора. Если произошло недоразумение, все быстро разрешится. Ты же знаешь, я должен действовать по протоколу.

– «Если»? – сухо смеюсь, проводя руками по волосам.

– Прости, я не это имел в виду. Уверен, это недоразумение. Мы все оказались в дурацкой ситуации.

– Все?

– Мне придется опросить всех интернов, которые находятся под твоим руководством.

– Речь о Лоре, – говорю я.

Крис прав, не нужно ходить вокруг да около.

– Да. Речь идет о докторе Коллинз. Так это правда?

– Что правда? Что я уделяю ей особое внимание? Давлю на нее? Злоупотребляю властью? Что из этого, Крис? – Не в силах больше сдерживать гнев, вскакиваю и принимаюсь расхаживать взад и вперед перед его столом.

– Ты с ней спал?

– Черт возьми! – вылетает у меня, и я замираю. – Да.

– Чтоб тебя, Нэш…

– Это не запрещено.

– Ты знаешь, что существуют так называемые неписаные правила. – Конечно, знаю, я сам говорил об этом бамбини. «Любые отношения, выходящие за профессиональные рамки, могут негативно сказаться на работе». Дерьмо.

– Вы продолжаете спать вместе? – спрашивает Крис.

Не могу и не хочу отвечать. Это никого не касается.

– Буду считать, что это «да». Нэш, тебе стоит держаться от доктора Коллинз на расстоянии. Хотя бы на время расследования. Так будет лучше.

– Лучше для кого? Для меня, Лоры – или для тебя? – спрашиваю я и понимаю, что это несправедливо. Крис всегда был рядом со мной и на моей стороне.

Крис сужает глаза до щелочек, и выражение его лица становится непроницаемым.

– Эту новость непросто переварить, поэтому я прощаю тебе некоторую несдержанность.

Больше всего мне хочется сказать, куда он может засунуть свое прощение. Но Крис ни в чем не виноват, поэтому я, сдержавшись, стараюсь взять себя в руки, чтобы вернуть контроль над ситуацией. Или хотя бы почувствовать, что он у меня есть.

– Я просто обязан спросить: ты отрицаешь, что уделял доктору Коллинз повышенное внимание, давил на нее и принуждал к действиям сексуального характера?

Криво усмехаюсь, хотя мне совсем не смешно. Сексуальное насилие. Наконец мы перешли к сути обвинения.

– Да, отрицаю. – Серьезно смотрю Крису в глаза. – Неужели ты думаешь, что я на такое способен?

– Нет, ни секунды.

– И все же мы здесь.

Он глубоко вдыхает и выдыхает.

– Да. Вот увидишь, Нэш, скоро все разрешится. Пусть шефство над доктором Коллинз пока возьмет Александра. Я сообщу ей об этом.

– Это совет?

– Нет, приказ. Через несколько недель ситуация разрешится. Возьми выходной на остаток дня.

Этим все сказано. Крису не нужно ничего добавлять, чтобы я понял: разговор окончен. Я и не хочу задерживаться здесь дольше необходимого. Внутри меня все кипит от ярости, как в котле, а мои чувства скачут, как вагонетки на американских горках.

Это случилось.

Произошло то, чего я боялся и любой ценой хотел избежать.

Взявшись за дверную ручку, замечаю, что дверь закрыта неплотно. Я захлопнул ее не до конца.

Проклятье.

Выйдя в коридор, чуть не сбиваю с ног Йена и понимаю, что этот ублюдок наверняка все слышал.

Пытаюсь его игнорировать. Но, к сожалению, игнорировать Йена невозможно.

– Нэш?

– Сейчас не время для твоих игр и глупых шуток, – сквозь зубы говорю я, проходя мимо. – Ты притащился, чтобы нас подслушать?

– Я здесь не из-за тебя. Просто проходил мимо, – парирует он с таким пылом, что я невольно останавливаюсь и оборачиваюсь. – Я слышал только часть вашего разговора, но мне хватило и этого.

– И?

Йен подходит ко мне.

– Эти обвинения – полнейшая чушь. Ты это знаешь, я это знаю. Крис тоже.

У меня нет сил говорить о случившемся, о том, что все это значит.

– Чего ты хочешь, Йен?

– Не делай глупостей, слышишь? Ты хочешь поступить правильно, но… Не делай ничего, о чем потом пожалеешь.

Да что он вообще понимает?

Глава 39

Лора

Стул, на котором я сижу, обтянут темной кожей. Он неудобнее, чем кажется, однако вид из большого окна слева от меня компенсирует все неудобства. Некоторое время я молча любуюсь, как солнечные лучи преломляются в окнах зданий напротив.

Понятия не имею, почему меня вызвали сюда – да еще сразу после операции. Я нервничаю. Все-таки не каждый день тебя просят явиться в кабинет главного хирурга и никогда такое не может произойти без уважительной причины.

– Спасибо, что пришли, доктор Коллинз, – повторяет доктор Гарднер.

– Конечно, – тру руки, но взгляд не отвожу. – Могу я поинтересоваться, почему вы меня вызвали?

Он дружелюбно улыбается:

– Вы, должно быть, унаследовали прямоту своей матери. Я помню, что ваш отец предпочитал занимать выжидательную позицию.

– Я не хотела показаться грубой, – извиняюсь я.

Он прав. Мама была прямолинейной, иногда даже слишком, и в этом я очень на нее похожа. Но мой собеседник лишь отмахивается.

– Вы хорошо знали моего отца? – спрашиваю я, снедаемая любопытством, потому что вспомнила замечание, которое доктор Гарднер обронил однажды во время операции.

– Трудно сказать. Мы вместе учились, но ваш отец был довольно нелюдим. Несмотря на это, все горели желанием заниматься в одной с ним группе, потому что он с легкостью вникал в самый трудный материал. Близко общаться мы начали только на старших курсах. К сожалению, проработали мы вместе недолго, но за это время он успел очень меня выручить, – говорит доктор Гарднер. Я улыбаюсь. – Он написал мне перед отъездом в Афганистан, и когда я услышал о случившемся… – Он переводит взгляд на окно, поджимая губы. – Эллиас был хорошим врачом, терпеливым, собранным, преданным своему делу… Он был хорошим человеком.

Да, был. Как и моя мама.

В памяти всплывает тот день, когда нам позвонили. Когда я осознала, что мама с папой никогда не вернутся домой. Я надеюсь, что родителям удалось спасти множество жизней. Что они оставили свой след в странах, где побывали, – особенно в той последней, терзаемой никому не нужной войной, где люди вынуждены терпеть ужасы, но не уезжают – потому что там их родина. Их дом.

Никто не покинет свой дом – по крайней мере, добровольно. Разве кому-то нужны войны? Разве кто-то хочет терять все, что любит?

– Вы очень верно его описали, – хрипловатым голосом отвечаю я и откашливаюсь, сдерживая навернувшиеся на глаза слезы.

– Рад, что вы согласны. А еще рад, что вы, его