Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Естественно, старомодный подход, предполагающий, что все эмоции следует держать в себе, потонул, как свинцовый шар, и был безжалостно разбит в пух и прах в возмущенных письмах, опубликованных в следующем издании. Один консорциум разгневанных авторов писал: «О чем в этом письме не говорится, так это о реальных психических, физических и финансовых последствиях выгорания, тревожности и депрессии, которые, по имеющимся данным, распространены среди хирургов. Вместо этого автор пытается связать психические проблемы с плохо отобранными специалистами, недостатком хирургического опыта и отсутствием уважения». Красноречиво!
Они добавили: «Опубликовав это письмо и уделив ему такое внимание, редакторы и Королевский колледж хирургов молчаливо пропагандируют устаревшее отношение к работе, статусу хирурга и психическому здоровью, которое обречено на вымирание».
Вот вам и свобода слова. Авторы письма пришли к выводу, что «хирурги не боги и не должны стремиться им стать». Честно говоря, большинство из нас были далеки от подобия богов и вовсе не хотели такими быть. Вообще, многие хирурги скорее напоминали дьяволов. Однако пациенты, вне всяких сомнений, хотели, чтобы их оперировали уважаемые и уверенные в себе профессионалы. Негибкий подход, ориентированный на результат, не подходит для пациентов в тяжелом состоянии.
Параллельно с этим потоком критики выходили статьи, которые действительно отражали преобладающие настроения. Среди них встречались материалы со следующими заголовками: «Сначала подумай, потом режь», «Привести ребенка на симпозиум по травмам» и «Если мы не можем попасть в операционную, мы не научимся оперировать». В 2022 году появилась новость о том, что большинство хирургов испытывали тревогу по поводу своей производительности и это часто сказывалось на их психическом здоровье. Исследование, опубликованное в журнале Annals of Surgery, показало, что 65 % опрошенных иногда испытывали тревогу, которая отрицательно сказывалась на их способности оперировать. Кроме того, из-за гендерных стереотипов женщины страдали особенно сильно. Наблюдение со стороны других хирургов, похоже, также многих беспокоило. На мой взгляд, это странно. Мне нравилось оперировать перед публикой в заполненных аудиториях, и чем сложнее был случай, тем больше удовольствия я получал. Возможно, дело было в моем характере после черепно-мозговой травмы или связи между возбуждением и производительностью, о которой говорят психологи. Как бы то ни было, я не красовался. Я считал огромной привилегией учить коллег, делиться знаниями и опытом на благо других людей.
Действительно ли в прошлом все было так плохо? Я думаю, что оклеветанный старик прав. Раньше нас поглощала борьба за жизни пациентов и мы отодвигали собственные проблемы на задний план. Можно ли сказать, что долгие рабочие смены влияли отрицательно? Нет. Мы воспринимали полученный опыт как знак отличия. Он был ключом к моей уверенности в себе. Страдали ли из-за этого пациенты? Нет. Мы понимали, что если облажаемся, то не сможем преуспеть в выбранной специальности. Находился ли я в состоянии стресса из-за крови и человеческих страданий, с которыми неразрывно связана травматологическая хирургия? Совсем нет. Операции на сердце крошечных младенцев были гораздо более сложными и эмоционально тяжелыми.
Чего я ищу во времена тотальной политкорректности, когда нуждаюсь в помощи? Есть ли мне дело до того, кто мой хирург? Нет. Мне важен опыт, здравый смысл и психологическая устойчивость, а потому мне не нужен человек, который на протяжении половины своей карьеры по какой-то причине не оперировал. Я бы согласился даже на робота или обезьяну, если бы они гарантировали мое выживание в сложной ситуации. Возможно, не все придерживаются такого мнения. Что ж, удачи!
Действительно ли хирургическая импульсивность и отсутствие тормозов были формой психопатии, как предположил Даттон? Возможно, но другое рациональное объяснение неожиданно пришло мне в голову на обратном пути из Южной Америки. Я пролистывал журнал, размышляя о пациентке за бокалом мерло, и вдруг наткнулся на статью о плюсах синдрома дефицита внимания и гиперактивности, или СДВГ, как его обычно называют. Я подчеркиваю слово «плюсы», потому что 40 % заключенных в тюрьмах, как сообщается, имеют этот диагноз.
Во время учебы я не был отличником, а сегодня и вовсе ни за что не поступил бы в медицинскую школу. В первом семестре я не сдал экзамен по анатомии. Говоря простым языком, я считаю, что мое стремление достичь успеха обусловлено гиперфокусом, хорошо известным элементом СДВГ. Это также объясняет тот факт, что из-за желания оперировать сердца я все же сдал экзамены. Почему? Потому что я, будучи впечатлительным школьником, видел, как мой дед мучительно умирает от сердечной недостаточности. Именно по этой причине я стал одним из первопроходцев в области искусственных сердец.
Постоянное стремление к новым впечатлениям, безусловно, вписывалось в общую картину. Более того, моя неорганизованная жизнь всецело зависела от 2 сильных женщин.
В больнице мне хотелось лишь оперировать, поэтому за моей работой следила Сью, которая компенсировала мой хаотичный подход и направляла меня в нужный аэропорт. Когда ей приходилось отлучиться на операцию, я мог бездумно принять приглашение выступить в Японии и Южной Африке на мероприятиях, которые проходили в один день.
За пределами операционной я был бесполезным и сложным в общении человеком. Я гонял на автомобиле, рушил множество отношений и ожесточенно состязался на спортивном поле, оправдывая ярлык психопата. Моя домашняя жизнь полностью зависела от Сестры-красавицы, которая, несмотря на свои многообещающие романы, однажды прилетела в Алабаму выяснить отношения и в итоге осталась со мной. Она могла бы выбрать кого-то более ей подходящего. Возможно, Сара испытывала облегчение от того, что я редко бываю дома. До сегодняшнего дня я ни разу самостоятельно не работал за компьютером, не оплачивал коммунальные услуги, не пользовался банкоматом и не поднимал капот автомобиля – не удосужился научиться этим простым вещам. Я безнадежен в соблюдении дедлайнов, оплате штрафов и всех аспектах бумажной работы, за исключением написания научных статей. Я умел «чинить» людей и писать об этом, но не более того.
Зачем я говорю о своем СДВГ на закате насыщенной событиями карьеры? Чтобы воодушевить многих молодых людей, чья жизнь была омрачена этим диагнозом. Они постоянно попадают в неприятности и, возможно, не обладают той же неослабевающей сосредоточенностью, что и я. Мозг, охваченный СДВГ, обычно отказывается приспосабливаться, если его не лечить. Лично я не принимал препараты