не раскрыть полностью! Прищурил зенки свои... Солнышко гляжу, выше поднялося, осветило «Жопу». Две половинки горы — ярко-алым подсвечивает. Блестит, мерцает под лучиками. Красиво даже!

Быстро мы до самой горы долетели. Васяка ход сбавил. Хуже тут дорога пошла. А я на гору смотрел. Голову задрал, гляжу на самую вершину, — высоко! Вот сколько живу, ни разу вот чтобы так, и не разглядывал. Ну, гора — и гора... А сейчас вот, прямо глаза притягивает! Серые камни-великаны, склоны зеленые, словно ковер волнистый, деревца мал-малы у подножия. Кусты густые между деревцев тех, да цвет на них такой — розовый, белый, голубой. Разные краски! Серое, яркое, зеленое, да позолоченное лучами солнышка. Живое! Заметил, появилось что-то во мне после города. Такое, что на разное внимание по-другому обращаю! Природой вот любоваться начал. Про людей думать стал. Про жизнь... Может, чтобы я начал ценить это все, надо было мне на краю смерти оказаться?.. Может, только тогда начинаешь все любить, да ценить, уважать, любоваться всем — когда понимаешь, что всего этого запросто можно лишиться? Кто знает...

Проехали гору. Велико, монументально, вечно! Правда — красиво. Очень красиво! Зря ее так люди обозвали. Пошло, да не культурно это! А как по-другому назвать?! Думал, думал... Не придумывается! Не варит у меня башка в этом. Не силен, чтобы названия давать. Может кто другой силен? Надо будет у мужиков спросить. Ну это потом! А сейчас, глаза раззувать надо, да по сторонам поглядывать. Кто знает, что нас может поджидать. Может прямо тут нападут гадины эти! Поправил карабин на коленях, глаза протер, да по сторонам башкой вертеть стал. Моя ведь вахта! Васяка газу добавил. Немного в бок взял от накатанной дороги. Чуть по полю пошел. Дорога немного разбита, а по краю поля — ровнехонько. Вот и получается так быстрее!

Даже не заметил, как к Павловке подъехали. С северной стороны Васяка взял. В объезд получилось. По возвышенности мы поехали, а сама деревня — в низине. Видно ее почти всю, как на ладони. Утопает в деревьях среди леса Павловка. Словно острова — дома, да дворы. Только людей не видать. Нету на улице никого... А я кажись придремал чуток! Понятное дело, дык — ночь не спамши. Васяка меня толкнул, улыбается. Подмигнул мне. На деревню кивает. Вижу! Вижу, что уже подъезжаем. Вот это скорость! Кивнул Василию. А самому, стыдно, что заснул да бдительность ослабил. Вий меня заругает... Слава Богу, что не случилось ничего! Обернулся в салон, — спят сами товарищи. И Вий спит. Солнышко выше поднялося, припекло. Разморило мужиков! Только Петр, тот, что со снайперкой, «Белкой» — не спит. Он «Мосинку» взял, разглядывает ее. Прицел крутит. Высчитывает в блокноте чего-то, пишет. Даже от усердия карандаш покусывает. Вот уж увлеченный человек!

Ниже мы спустились, под горку, ближе к деревне. Лес обступил нас вокруг и укрыл дорогу среди могучих деревьев. Сразу потемнело. Солнышко сюда уже не доходит сквозь ветви густые. Дорога стала уже, появились лужи и колея. Урал затрясло, болтать начало. Васяка сбавил ход и включив пониженную передачу, пустил машину немного правее от дороги, избегая глубокой, разъезженной колеи и буквально цепляя будкой ветви деревьев, что росли вдоль обочины. От тряски попросыпались мужики. Вий вылез из салона будки к нам в кабину.

— Павловка. — прокомментировал Васяка. Кивнув, дядька похлопал нас по плечам. — Бдите! Места недобрые...

Я молча поправил карабин и положил его так, чтобы в случае чего, сразу выставить ствол в бойницу, что проделана в сетках вместо стекол. Снял с предохранителя. Не смотря на заунывный и довольно громкий вой мотора, щелчок механизма, прозвучал в моих ушах, будто удар молотом по наковальне. Нервы... Знаю ведь, что в Павловке творится. От того и нервничаю! Кирсана-то я убил. И дружков его. Но кто даст гарантии, что у него не осталось последователей? Оружия полно, ресурсы — есть. Народец работящий. Чего-ж не властвовать, как твоей душе угодно?! А такой, лакомый кусочек, как наш Урал, дык — любому голову вскружит! Надо только отобрать...

Проехали мы указатель «ПАВЛОВКА» и сразу в деревню поворот. По крайней улице дорога пошла. Васяка ход прибавил. Уставился на дорогу, зубы стиснул. Руль держит, костяшки на пальцах побелели. Тоже нервничает! Мужики в будке ружья в руки похватали, поглядывают в бойницы, что по бортам прорезаны. Петр «Белку» свою переломил, патроны глянул: Блестят донца бронзовые. Сверху, маленькое — под патрон, а внизу — большое. Под картечь гильза выглядывает! Захлопнул Петр ружье. Хмурый весь. В бойницу с правого борта смотрит, глазами шарит по округе. Вий автомат высунул в прорезь. С левого борта. Щелкнул предохранитель. Стволом водит. Толян и Махал-Махалыч — корму пасут. Ружья наготове. Чтобы вдогонку никто не атаковал нас! Ну и я, на всякий случай, ствол в лобовую бойницу высунул. Вдруг чего, дык — пальну сразу по ходу! Такая оборона сейчас у нас сделалась. Круговая!

Первые дворы пошли. Слева хаты повыстроились. А справа — лес стеной стоит. Заборы сплошняком дворы окружают. Да только трубы печные видать. Заборы тут высокие, доски к верху — заостренные у них. Частокол прямо! Ну оно и понятно, считай в лесу люди живут. От зверя какого дикого укрыться, да от гостей непрошенных надо. Крайняя деревня эта от трассы. А между трассой и ними — лес, а дальше считай степь пустая, да овраги. Места необжитые, невдалые там места. Сажать там нельзя. Глина одна, да песок. Не растет ничего. Еще места есть, где заражено после последней войны! Там парочка воронок осталась. Ну то дальше, в глубине степи. А что там твориться, да кто живет там, никто не знает! Дикая территория получается. И Хрен знает, кого оттуда принести может! Вот и берегутся люди. Много отребья всякого по свету бродит. Вон, к нам бандюков заносило в Зареченку, сюда Кирсана занесло. Ну мы-то справились, а тут...

В глубину деревни улица пошла. Появились первые признаки беды. Некоторые заборы с дырами, некоторые повалены. За заборами дворы видать. Разбитые в хатах окна. Есть те, что выгоревшие. Закопчены стены над пустыми дырами окон. Крыши провалены. В некоторых домах двери вынесены. Тряпки, да черепки валяются по дворам.