еще одного источника сцены с дождем червонцев можно назвать фильм Якова Протазанова «Процесс о трех миллионах» (1926), чемпион проката того времени (указано Р. Янгировым). С ним МиМ роднят несколько параллелей: в сцене суда над незадачливым мелким воришкой Тапиокой его более удачливый и «привилегированный» собрат по профессии Каскарилья (сыгранный А. Кторовым, актером с признанной «демонической» внешностью), бросает в зал огромное количество банкнот. Реакция на «денежный дождь», низвергающийся, как и в романе, с высоты (Каскарилья стоит на возвышении), в некоторых деталях предвосхищает булгаковскую сцену в Варьете. Присутствующие в зале суда лихорадочно хватают бумажки («Кое-кто уже ползал в проходе, шаря под креслами. Многие стояли на сиденьях, ловя вертлявые, капризные бумажки» — 5,122); начинается потасовка («В бельэтаже послышался голос: „Ты чего хватаешь? Это моя! Ко мне летела!“ — и другой голос: „Да ты не толкайся, я тебя сам так толкану!“ И вдруг послышалась плюха» — там же). Как выясняется, Каскарилья устраивает свой трюк (как и Воланд) с целью испытать находившихся в зале людей, возомнивших себя судьями, и, наконец, банкноты Каскарильи, так же как червонцы Воланда, оказываются «фальшивыми бумажками».

Одним из источников фокуса нечистой силы с червонцами, по наблюдению С. Боброва, можно считать и сцену из второй части «Фауста», где император подписывает бумагу, подсунутую ему канцлером и казначеем, о выпуске новых денежных купонов: «Бумаге служат в качестве заклада/У нас в земле таящиеся клады./Едва их только извлекут на свет,/Оплачен будет золотом билет». Достоинство новых денег восхваляет Мефистофель, «волшебные листки» император раздаривает подданным, их ловит Шут: «Вот падают еще» (Гете 1997: 532 и 536, пер. Б. Пастернака).

Время от времени, в подтверждение своего дьявольского происхождения, червонцы в МиМ превращаются в этикетки с винных или нарзанных бутылок, пчел, резаную бумагу, валюту, иметь каковую советским гражданам строжайше запрещалось.

В первой редакции романа глава «Якобы деньги» иллюстрировала последствия фокуса в Варьете. В ней значительно подробнее и с автобиографическими деталями рассказывалось, во что превращались нечистые деньги и чем заканчивалась попытка ввести их в обращение. Ирония Булгакова конца 1920-х гг. заметно политизирована: обладателя «малохольного, недоделанного» червонца без одного номера «замели»; в пачке дневной кассы оказалось «вместо тысячи только семьсот и на триста — резаных по формату лозунгов „Религия — яд, берегите ребят“»; хозяин магазина обнаружил в кассовом ящике билеты на революционную пьесу; в кассе месткома газеты «Звонок» (отметим созвучие с названием газеты «Гудок», в которой работал Булгаков) вместо червонцев обнаружилось «пятьдесят штук троцкистских прокламаций самого омерзительного содержания» (Булгаков 1992: 202 и 203). В результате «трое людей в черных куртках» арестовали двух беспартийных сотрудников и увезли «неизвестно куда». Здесь следует отметить горькую авторскую иронию по поводу недоверия беспартийным, которое было неотъемлемой частью государственной политики, направленной на выращивание партийной номенклатуры.

Голову ему оторвать! —

мотив обезглавливания глубоко укоренен в мировой культуре (см. комментарий к гл. 3). Остроумный анализ функции мотива отрезанной (или оторванной) головы в МиМ предложили американские литературоведы Б.А. Бити и Ф.У. Пауэлл, считающие этот образ символом «безголового <т. е. абсурдной^ общества», каковыми изображены в романе и Москва и Ершалаим (Beatie, Powell 1981). В древних главах в видении Понтия Пилата появляется голова императора Тиберия; характерно, что Булгаков, сам страдавший жестокими приступами мигрени, предпочел дать своему персонажу «говорящее» название болезни — гемикрания, что в переводе означает «полголовы».

Более частым этот мотив становится в московском сюжете романа, где, кроме отрезанной головы Берлиоза, есть еще оторванная котом и возвращенная на место голова конферансье Жоржа Бенгальского; упоминается голова Адама (т. е. череп) на пиратском флаге, под которым ходил директор ресторана Арчибальд Арчибальдович. Наконец, сообщается об исчезнувшей после сеанса Воланда «головке» Варьете. Таким образом, мотив отрезанной головы, по мнению исследователей, делается «центральным символом» романа.

Любопытна и булгаковская игра в реализацию вполне метафорического призыва оторвать голову.

квартирный вопрос —

надушу населения в 1928–1929 гг. приходилось около 5,5 кв. м площади. Понятно в этой связи, что отдельная, даже небольшая квартира считалась роскошью, писатели зачастую ютились в небольших комнатках коммунальных квартир, представляющих собой зоны особого социального напряжения и агрессии. Это делало «квартирный» вопрос одной из наиболее острых социальных проблем послереволюционного времени, особенно в Москве. Стремление расширить жилплощадь, а тем более получить отдельную квартиру часто приводило обитателей коммуналок к далеко не безобидным действиям: вредительству, доносам на соседей (после которых сосед мог бесследно исчезнуть), скандалам и судебным тяжбам. В МиМ «квартирный вопрос» рассматривается в разных аспектах: в тексте упоминаются домоуправы, жилтоварищества, Дом Драмлита, коммуналки, доносительство (Алоизий Могарыч пишет на мастера донос и завладевает его подвальчиком).

Для самого Булгакова отсутствие отдельного жилья было тяжелейшим обстоятельством жизни в Москве в течение ряда лет. Уютный дом, книги, добротная одежда, хорошо сервированный стол, без сомнения, являлись для него «нормой» жизни. Эта норма должна по возможности сохраняться — независимо от внешних потрясений, как сохраняется она в доме на Алексеевском спуске из романа «Белая гвардия» (прообраз дома семьи Булгаковых в Киеве), где даже в «великий» и «страшный год по рождестве Христовом 1918» на столе стоят «чашки с нежными цветами снаружи и золотые внутри», а «скатерть, несмотря на пушки, бела и крахмальна». Писателя чрезвычайно удручало разрушение бытовой стороны жизни, постигшее его поколение, «полная ее гангрена».

«Самое главное, лишь бы была крыша», — писал он матери из Москвы 17 ноября 1921 г. (Булгаков 1989: 60). Вопрос этот сохранял значимость для Булгакова до конца жизни и стал одной из основных тем его произведений 1920-х гг. Есть «квартирный вопрос» в повести «Собачье сердце», во многих фельетонах и рассказах. В рассказе «Воспоминание» (1924) Булгаков описывает свой приход к Н. Крупской с письмом Ленину, как Председателю Совета народных комиссаров, с просьбой дать ему «ордер на совместное жительство». Шаг этот был предпринят от полного отчаяния человеком, которого хотели лишить жилья. 18 сентября 1923 г. он записал в дневнике: «Пока у меня нет квартиры, я не человек, а лишь полчеловека» (Михаил 2001: 29). И, вторя этому, в рассказе «Воспоминание» утверждал: «Человеку нужна комната. Без комнаты человек не может жить» (2, 379).

Черт знает откуда взявшаяся рыжая девица —

см. комментарий к Гелла (гл. 18-я).

Гер л эн, Шанель номер пять, Мицуко, Нарсис Нуар —

названия известных французских духов.

Семплеяров —

персонаж появляется в романе с 1934 г., фамилия фигурирует с 1931 г. Вероятнее всего, отчество указывает на связь героя с миром искусства. Сфера обязанностей «почтеннейшего» Аркадия Аполлоновича, председателя Акустической комиссии московских театров, неясна, но абсурдность существования руководимого им учреждения подчеркнута вскользь в Эпилоге фразой, что акустика «какая была, такая и осталась». Семплеяров — почетный гость Варьете. Требование, «чтобы