Я впала в страшную панику. В такое состояние, когда внутри все переворачивается и хочется провалиться на месте. Тогда же я обнаружила в себе умение врать. Потому что прикинулась, что целиком с ним согласна, что мне ничего не стоит вылезти из его пикапа, что мне до лампочки, если мы с ним больше никогда не увидимся. Я кивнула головой, состроила подходящее выражение лица и не сказала ни слова – не хотела выпускать демонов лжи и проверять, сколько времени я сумею ломать комедию. Вышла из его долбаного пикапа, гордая и решительная. До того гордая, что даже не хлопнула дверцей. Эдина и Пэтси были бы мной довольны, а может, подняли бы меня на смех за дурацкое самолюбие.

Пикап стал удаляться; когда он повернул за угол, я перестала сдерживать слезы. Не только потому, что этот олух выбросил меня, отшвырнул пинком, но и потому, что вдруг почувствовала себя такой одинокой, какой никогда еще не чувствовала во время бесчисленных поездок. Это было одиночество, от которого спасали только мысли про моего чудесного папу, про замечательных брата с сестрой; мне даже Веры стало не хватать в этом проклятом городе, где меня подстерегали одни несчастья…

Я повернулась и побрела в сторону отеля – а куда еще было деваться? У меня за спиной два раза прогудел клаксон. Я оглянулась и увидела по-прежнему угрюмого Джорджа-Харрисона: он наклонился и опустил стекло.

– Тащите свои вещи, я жду.

– «Пожалуйста! Сходите за вещами, пожалуйста!» – поправила я его.

– И поскорее, пожалуйста!

Я так торопилась, что все перевернула вверх дном в своей дорожной сумке: джемперы, брюки, белье, вторую пару обуви, «макбук» с зарядкой, туалетную сумочку и косметичку, которую всегда беру в поездки. Потом я поспешно расплатилась за номер. Джордж-Харрисон, карауливший меня у отеля, схватил мои пожитки и забросил в кузов.

– Куда едем? – снова спросила я его.

– Туда, где для меня все началось, туда, где мне следовало проявить больше упорства.

– То есть?

– В пансионат, где живет моя матушка. У нее еще бывают моменты просветления – редкие и недолгие, но вдруг вам улыбнется удача? Понимаю, вы не обязаны ехать со мной, особенно после того, что я вам только что наговорил…

– Если вы ломали всю эту комедию только для того, чтобы представить меня вашей матушке, – сказала я со вздохом, – то можно было не стараться, предложили бы, только и всего. Буду только рада познакомиться наконец с женщиной, которую обожала моя мать!

Джордж-Харрисон разглядывал меня, силясь понять, не смеюсь ли я над ним, а я только насмешливо на него поглядывала.

– Сядьте поудобнее, – проворчал он, – у нас впереди десять часов пути. Хотя с удобством здесь не очень-то: пикап – это вам не лимузин.

* * *

Мы проехали через Мэриленд и Нью-Джерси и въехали в штат Нью-Йорк. Когда вдали показались небоскребы Манхэттена, я не могла не вспомнить о квартире в Верхнем Ист-Сайде с окнами на Центральный парк, о своих бабушке и дедушке, которых я не знала и никогда не узнаю.

Городской водоворот сменился лесами Коннектикута. Белые дубы уже облетели, но пейзаж по-прежнему был прекрасен. У Вестпорта Джордж-Харрисон свернул с трассы. Мы пообедали в ресторанчике на реке Сотак, вверх по руслу которой при каждом приливе бежит океанская волна. На берегу отдыхали казарки, взлетевшие, когда мы заканчивали обед, и построившиеся в небе клином с острием, направленным на юг.

– Они летят из моих мест, – сказал Джордж-Харрисон. – Это канадские гуси. Когда я был маленьким, мама рассказывала мне, что они рисуют своими перьями белые снега, а потом, зачерпнув в теплых водах Южного полушария синей краски, летят рисовать цвета весны. Это похоже на правду, ведь каждый год их отлет знаменует приход зимы, а возвращение – прекрасного теплого времени года…

Я смотрела, как птицы становятся все меньше, превращаются в крохотные точки, потом исчезают. Мне хотелось улететь вместе с ними, опуститься на теплый песок южного пляжа и больше ни о чем не думать.

На остановке – мы заправлялись в Массачусетсе – Джордж-Харрисон, залив полный бак, предложил мне сесть за руль:

– Умеете водить?

– Уметь-то умею, только у нас левостороннее движение.

– На автостраде это не так важно. Мне надо отдохнуть, будет безопаснее, если мы станем время от времени менять друг друга. Впереди еще долгий путь, мы проехали только половину.

Когда мы въезжали в Вермонт, он уснул.

Я смотрела на дорогу, но время от времени косилась на спящего. У него был такой безмятежный вид! Я недоумевала, как у него это получается. Мне часто не хватает именно спокойствия, нужно всегда быть в движении. Я столько времени провожу в тишине, что иногда приходится болтать ни о чем, лишь бы ее нарушить. Но в его обществе все по-другому: казалось, он окутал меня своим спокойствием, помог мне, ничего особенного не сделав, научил меня обращаться с тишиной и получать от нее удовольствие.

Когда мы проезжали город Гловер, у меня сжалось сердце. Английский галерист пожелал из скромности, чтобы его имя исчезло вместе с ним; хотелось бы мне, чтобы он здесь побывал: какой была бы его реакция?

Мне нравилось вести пикап: ты просто держишь руль, но мощное рычание мотора дарит ощущение, будто ты действительно управляешь машиной. Полная противоположность папиному «остину»: в нем ты почти касаешься задом асфальта, тогда как здесь паришь на достойной высоте. Поглядывая в зеркальце заднего вида, я глупо улыбалась сама себе: а что, не такая уж я замухрышка! Меня уже влекла жизнь на Дальнем Севере. Озера, леса, бескрайние просторы, зверье – удивительно здоровый образ! Да, я слишком много смотрю телевизор, как сказала бы Мэгги.

В небе угасал свет дня, близился вечер, по мере нашего продвижения на север кроны деревьев делались все чернее. Я опустила стекло и наслаждалась пьянящей свежестью воздуха. Понять бы еще, как тут включаются фары… Джордж-Харрисон, угадав мое намерение, повернул колесико на приборной доске.

– Не очень устали? – спросил он, открывая глаза.

– Нет, я могу хоть всю ночь рулить, мне очень нравится!

– К счастью, это лишнее. До границы уже недалеко, мы пересечем ее в Стенстеде. В это время на контрольном пункте не должно быть очереди. Потом еще километров сорок – и все, мы на месте.

Таможенники проверили наши документы, декларировать нам было нечего, моя сумка в кузове заинтересовала их не больше, чем чемоданчик Джорджа-Харрисона. Два штампа, поднятый шлагбаум – и мы уже в Квебеке.

Джордж-Харрисон показал мне, по какой дороге ехать.

– Заедем в техпомощь, – предложил он, глядя на часы на приборной доске.

– Разве что-то барахлит? – удивилась я.

– Нет! – Он засмеялся. – Здесь называют «техпомощью» круглосуточную лавку. У меня дома шаром покати.

– Я думала, мы едем к вашей матери?

– К ней мы отправимся завтра. Беспокоить ее в такой поздний час неудобно, а от гостиниц я уже устал. У меня дома полно места.