к нему. Среднего роста, на вид вполне крепкий, в прекрасно пошитом костюме, с тщательно уложенной по последней моде прической. Довершали образ бриллиантовая булавка в галстуке, нескромной толщины золотая цепь, тянущаяся в жилетный карман, и несколько перстней на пальцах. В руках он держал дорогую на вид трость. Я первым делом подумал о клинке, который мог быть в ней спрятан.

— Господин Стриженов, — представил меня пан Троянович.

Я кивнул, подтверждая сказанное.

— Господин Винкельхок.

Мужчина чуть наклонил голову.

— Владимир, наш радушный хозяин любезно позволил нам воспользоваться этим помещением для того, чтобы переговорить без посторонних ушей, — начал пан Иржи.

Понятно: именем большого человека воспользовались для того, чтобы давить на меня. Очень может быть, что Евгений Константинович выполнил просьбу своего хорошего знакомого, которого попросил знакомый знакомого, чтобы меня с Клейстом и «молнией» залучили в гости. А тут уже с помощью некоторого количества денег, переданного нужным слугам, организовали встречу. Было также нетрудно догадаться, что этим господам нужно. Но лучше пусть они выскажутся сами.

Может, при других обстоятельствах я повел бы себя иначе, но сегодня было слишком много событий: гонка, потом вынужденный визит к Великому князю, утомительный обед после ублажения его высочества, подсаженная ко мне болтливая дурочка. Я устал, был изрядно раздражен, и сейчас эта навязанная мне встреча окончательно испортила и без того не самое радужное настроение.

Видя, что я молчу, Иржи продолжил:

— Господин Винкельхок хочет сделать вам серьезное деловое предложение.

Всё так же, молча, я перевёл взгляд на Винкельхока. Тот, помедлив, начал:

— Я не совсем так представлял себе нашу встречу, господин Стриженов, и рассчитывал на большую вашу… — он поискал слово, — открытость. Я всегда считал русских людьми приветливыми и радушными.

Винкельхок говорил по-русски неплохо, но с чудовищным акцентом, сразу выдававшим в нём уроженца Германии.

— Открытость и радушие может быть в разговоре с друзьями, — холодно возразил я. — Мы же с вами в лучшем случае участники сделки. Да и то лишь в том случае, если сможем договориться.

— Разумеется, мы с вами договоримся, — без тени сомнения произнес Винкельхок.

Я окрысился:

— Я не был бы так уверен. В настоящий момент ваши действия вызывают у меня однозначно негативную реакцию. Появление торгашей ожидалось, но лишь через день-другой после гонки. У вас же, видимо, свербит. Кого вы представляете? Баварцы? Даймлер? Опель? Ауди?

— Скажем так, некий консорциум деловых людей. Мне предоставили определённый бюджет и поручили договориться с вами о сделке. Мы хотели бы приобрести ваш мобиль. Я имею в виду «Молнию».

— Никаких проблем. Приезжайте через неделю в Санкт-Петербург, и я продам вам его, если прежде не подсуетится царская семья.

— Вы не поняли. Я хочу приобрести ваш аппарат немедленно. Прямо сейчас. Вот вам пятьдесят тысяч ассигнациями. Извольте подписать купчую.

— Так вот вы как, господин Винкельхок? Убедились, что честно выиграть гонку не способны и решили устранить главного конкурента? Видать, не помогает хваленое немецкое качество против русской смекалки. Но не слишком ли дешево вы оценили свою победу? На кону ведь стоит миллион! Так что сейчас «Молния» стоит намного дороже, особенно для вас. Не менее полутора миллионов рублей золотом.

— Это неслыхано! Ни один мобиль не может стоить таких денег.

— А это цена не только мобиля, но и главного приза гонок, а также славы победителя. «Молния» — безусловный лидер гонки и, если мне никто не помешает, я эту гонку выиграю. И свой миллион получу непременно. А после и деньги за продажу мобиля. Причем, если выставить его на аукцион, сделка принесет мне немалый барыш. Кроме того, я получу заказы, которых лишатся немецкие промышленники.

Винкельхок изобразил работу мысли. Но, как мне кажется, такую мою цену несложно было предугадать. Тем более, он явно рассчитывал, что в итоге победит кто-то из немцев, и две трети суммы вернется в Германию.

— Хорошо, произнес он, наконец. — Полтора миллиона. Вы передаёте нам свой мобиль, права на ваши изобретения, чертежи, разработки — всё.

— Но-но, господин Винкельхок, не увлекайтесь. Полтора миллиона — это цена «Молнии» и вашей победы. А буду ли я продавать свои изобретения — вопрос открыт. Да что там изобретения! Я и «Молнию»-то еще не решил продавать, тем более вам.

— Вольдемар! — бестактно влезла фон Велсберг, — закончи уже эти скучные дела. Полтора миллиона — это ведь огромные деньги! Подпиши эту глупую бумагу, и мы с тобой пойдем развлекаться. Держу пари: такого ты ещё не пробовал.

Не знаю, подала она свою реплику по собственной инициативе, или по команде, но эффект от её выступления был сокрушительный. Только этого мне не хватало! Меня что, оценили настолько дешево? Посчитали, что глупому русскому достаточно распутной, хотя и титулованной, девки и миллиона? Я и без того не собирался ничего продавать, лишь хотел поточней вызнать интересы будущих конкурентов. Но теперь даже видимость договора стала для меня невозможной.

— Баронесса, — я брезгливо поморщился, — вам никто не говорил, что кокаин в таких количествах вреден? Вы теряете адекватность восприятия ситуации. Неужели вы всерьез решили, что я могу испытывать к вам хоть какое-то влечение?

Фон Велсберг зашипела по-немецки, явно что-то нецензурное, выставила перед собой скрюченные наподобие когтей пальцы и, жутковато оскалившись, кинулась было на меня. Выглядела она совершенно безумной.

— Линда!

Резкий окрик немца прозвучал очень вовремя. Услышав его, баронесса словно бы опомнилась и отступила на шаг назад. Правда, ненависть в её глазах никуда не делась, но на это мне было плевать.

— Благодарю, господин Винкельхок. Вы избавили меня от необходимости усмирять вашу подчиненную. Что же до всего остального, то мы с вами не договоримся. Не хватит у Германии денег, чтобы купить Россию. Так что счастливо оставаться, а я пошел. Обед ещё не закончен.

Я повернулся было, чтобы уйти, но поляк, видимо, зашедший мне за спину во время разговора с Винкельхоком, обхватил меня сзади, не давая двинуться.

— Не так быстро, господин Стриженов, — зловеще прищурился немец. — я вас ещё не отпустил. Последнее слово в этом разговоре останется за мной. Вы не победите в этой гонке. Вы даже не доберетесь до финиша. И вам очень повезет, если вы вообще останетесь в живых.

Мне ужасно хотелось врезать этому Винкельхоку по морде, но Троянович держал меня крепко и вырываться не было никакого смысла. Мне оставались лишь слова. Стараясь, чтобы мой голос звучал ровно,