не столько определяют резкие границы понятий, сколько фокусируют внимание на определенных релевантных характеристиках окружающей среды. Соответственно, в то время как в описании аккомодации Бойда используется теория соответствия истине, меня больше волнует успех добровольного знака в передаче намеченного значения; но, как я уже говорил выше, хотя и добровольные, и недобровольные знаки могут быть "неточными", только добровольный знак может быть одновременно "успешным" и "неточным". Это происходит потому, что только разум может ошибаться или намеренно обманывать (например, если вы заранее представляете себе темное облако, которое только выглядит как дождевое, то вы не делаете этого на основании наличия разума). Как же будет выглядеть тезис Бойда об аккомодации после завершения этой работы? В качестве предварительной краткой формулировки я имею в виду следующее:

1) Добровольное обращение к знакам возникает диалектически в результате использования сигналов сообществом сигнальных организмов для успешной навигации в окружающей среде; и 2) воспроизводство знаков мотивировано успехом, который в данном случае выражается в "приспособленности" или точности выделения соответствующих черт мира.

К этому моменту мы так далеко отошли от анатомии аккомодации Бойда, что она, скорее всего, будет выглядеть совсем не как монстр.

Основной вопрос заключается в том, почему данный добровольный знак (или набор знаков) воспроизводится в конкретном сообществе? Другими словами, почему обезьяны повторяют определенные призывы? Короткий ответ таков: потому что они выполняют определенную функцию в конкретном сигнальном сообществе.97 Сигнализация предполагает заинтересованность в практическом успехе - то есть в успехе в действии. Для Бойда важна идея о том, что практический успех объясняется в терминах того, как практики приспосабливаются к каузальным структурам. Практики работают, потому что сигнализация в целом приблизительно верна. Нам также необходимо расширить это понятие, чтобы рассматривать не только каузальные структуры, но и грубые свойства-кластеры, о которых шла речь в предыдущем разделе. При этом, однако, следует помнить, что мы можем ссылаться как на социальные виды, так и на другие кластеры свойств в физическом мире.

Опять же, добровольные знаки сами по себе являются социальными видами, поэтому их значение имеет тенденцию к дрейфу, но знаки способны к референции в той мере, в какой они слабо сдерживается аккомодацией между сигналами, причинами их воспроизводства и соответствующими характеристиками мира.

Приведем гипотетический пример: использование обезьяной системы сигналов, включающей то, что мы можем назвать "летающим хищником", приводит к успеху, потому что этот призыв обычно используется в ответ на воздушных хищников и приводит к поведению, которое действительно уменьшает вероятность того, что обезьяна будет схвачена ястребами. Более того, это приводит к представлению, в котором правильность "летающего хищника" зависит от того, действительно ли поблизости есть воздушный хищник. Таким образом, мы можем описать его в терминах аккомодации сигнальной системы к соответствующим особенностям окружающей обезьяну среды.

Более того, рассматривать призывы обезьян как метафизически скомпрометированные или просто социальные конструкты, поскольку они связаны с потребностями, желаниями и дискурсивными структурами снежной обезьяны, было бы, по-видимому, большой ошибкой. Мы также, кажется, можем понять, что обезьяны имеют в виду (различных хищников), даже если это открытие не говорит нам о том, какие особенности хищников они отслеживают. Мы также не можем быть уверены, что все обезьяны в отряде одинаково относятся к этим призывам. Я сомневаюсь в этом; даже носители английского языка расходятся во мнениях о границах синего цвета.

Что это значит для нашей теории значения? Термины в разных языках имеют разные типичные расширения, но референция обычно коренится в зависящих от задачи суждениях о сходстве и различии (возможно, что-то вроде неофрейдистской интенции > расширения и, возможно, соотнесенных выражений). Если мы считаем, что значение определяется расширением, то если группа А в одно время использует термин, имеющий одно расширение, а группа Б в другое время использует термин, имеющий другое расширение, то эти термины не могут означать одно и то же с точки зрения референции, даже если используемое слово идентично. Тем не менее, мы можем примерно понять то, что было сказано предыдущими группами, а они могут примерно понять нас. Почему? Отчасти потому, что аспекты мира, о которых мы говорим на разных языках, систематически совпадают. Когда ранние лингвисты используют слово "pisces", обозначающее рыбу и водных млекопитающих, а современные носители английского языка используют слово "fish", исключающее млекопитающих, степень нашего понимания друг друга обусловлена совпадением внутренне релевантных характеристик мира, которые мы отслеживаем с помощью наших разных терминов. В пересчете, оба лингвистических сообщества нащупывают перекрывающиеся кластеры свойств и делают выводы о них. Но мы можем восстановить различия в значении (или источники потенциальных ошибок перевода) между языковыми сообществами, проследив несходство их исходных предпосылок. Другой исторический пример: некоторые из ссылок Джозефа Пристли на дефлогистированный воздух совпадают с тем, что современные химики назвали бы кислородом, а некоторые - нет. (Из записей Пристли на эту тему мы также можем сделать много выводов о его происхождении убеждений, включая как те, которые он намеревался передать, так и те, которые он не передавал). Вопреки Куну, я бы утверждал, что в той мере, в какой речь идет о кластерах свойств, эти различные парадигмы на самом деле примерно соизмеримы.

Это верно не только для нас, но и для нечеловеческих животных, таких как снежные обезьяны. Мы можем интерпретировать (или перевести) призывы снежной обезьяны в той степени, в какой мы можем обнаружить особенности мира, которые они отслеживают, и функции сигналов, которые они производят об этих аспектах мира. Это подчеркивает одну из основных тем данной главы: а именно, что знаки не являются исключительной прерогативой человека. Скорее, как я показал, различие между человеческим и нечеловеческим семиотическим поведением было чрезмерным. Это предполагает отношения между языком и миром, которые не являются простым наложением языка на пассивную нечеловеческую среду.

В одном из последующих разделов я еще более подробно остановлюсь на различных типах знаков и других семиотических процессах. Но прежде я хочу показать, как теория, которую я здесь продвигаю, выполняет ту работу, которую должна выполнять теория значения, о чем говорилось ранее. Вкратце, я думаю, что она может объяснить, что значит понимать конкретное предложение. Она может сказать нам, что (по крайней мере, в принципе) разделяют переводы (перекрывающиеся кластеры свойств или кластеры власти). Она дает возможность интерпретировать всевозможные знаки, о которых пойдет речь в следующем разделе. В общем, она говорит нам о том, как возможны смысл, коммуникация и перевод.

Приведем пример, который позволит нам эффективно объяснить это: когда кто-то пытается понять смысл предложения "это рыба", частью того, что он ищет, является референция. В этом случае референция относится не к "естественному виду"