из самых распространенных заблуждений, с которым сталкиваются непереводчики в отношении переводческой деятельности, а именно предположение о том, что перевод - это достижение лексической эквивалентности один к одному. Как отмечалось выше, утверждения о том, что слово непереводимо, часто сводятся к тому, что в другом языке нет ни одного эквивалентного термина. Но это отсутствие соответствия между словами не является тривиальной истиной. Например, во французском языке есть единственное слово borgne, означающее "одноглазый", но никто не станет всерьез утверждать, что borgne непереводимо. При переводе часто используется большее или меньшее количество слов в исходном или целевом языке.

В приведенной выше цитате Деррида ссылается на хорошо известный (хотя и не совсем корректный) подход к переводу посредством амплификации. Особенно сложные идеи могут потребовать значительного объема текста для объяснения и перевода. Например, можно посвятить целую книгу объяснению японского термина ваби-саби 侘寂, но эта книга будет представлять собой очень длинный усиливающий перевод.

Что это значит для перевода и смысла как такового?

Языки действительно фокусируют внимание на различных характеристиках мира (например, различные цветовые термины, о чем говорилось выше). Отчасти поиск эквивалентности затрудняется тем, что слова не только являются социальными видами, но и часто ссылаются на социальные виды, которые, как правило, чрезвычайно разнообразны как в межкультурном, так и во временном плане. Каждый метаязык - это еще и объектный язык (а грю - это эндемия). Кроме того, вопрос о том, имеют ли разные языки или эпохи "одинаковые" или "разные" социальные виды, зависит от задачи и от того, разделяют ли они соответствующие властные кластеры и процессы закрепления. Однако то, потрудится ли переводчик подчеркнуть эти различия, будет зависеть от того, насколько много зависит от этой одинаковости и от целей, для которых создается перевод. Мы должны быть осторожны и не предполагать, что лингвистические термины нашего конкретного языка надежно соответствуют структуре мира. Это не означает, что мы заперты в "тюрьмах" языка. Если мы видим мир частично отфильтрованным через категории, сформированные под влиянием языка и культуры, то поэты, философы и ученые должны позволить нам увидеть мир по-новому, предлагая новые понятия и термины.

И действительно, это может показаться одной из функций перевода как такового - не просто расширять любой конкретный язык, но и расширять мир, который можно воспринимать.

Перевод - это интерпретация. Это не означает, что он полностью субъ-ективен. Скорее, это означает, что перевод требует не только знания слов, но и знания контекста, культурных норм и так далее. Для перевода некоторых особенно богатых концепций могут потребоваться целые книги. Аналогичным образом, как заметил Кваме Энтони Аппиа, для полного перевода смысла, например, аканской пословицы на английский язык, часто требуется "толстый перевод", который с помощью аннотаций и глосс пытается определить место пословицы в ее культурном контексте. Я надеюсь, что более глубокое осознание конкретных социальных типов и их истории станет основой для перевода (как побуждая нас быть более осторожными при переводе, так и предполагая больше различий в социальных типах между периодами, культурами и т.д.). Опять же, это предполагает определенные стратегии перевода, а не невозможность перевода. Как отмечалось выше, недопонимание обычно возникает не из-за проблемы декодирования, а из-за различия общих предпосылок или изменения контекста. Поэтому Витгенштейн был бы прав в том, что для формулировки хорошего перевода часто требуются знания, выходящие за рамки самого языка.

Вместо того чтобы доказывать невозможность перевода, многие кри- тики перевода на самом деле подразумевают, что переводить сложно и что часто существует несколько хороших способов перевести что-то. Это объясняется тем, что как исходный, так и целевой языки постоянно меняются. Не хочу повторяться, но социальные виды имеют тенденцию быть гетерогенными как географически, так и во времени. Коннотация также очень разнообразна как внутри языка, так и между языками. Даже носители одного и того же языка, принадлежащие к одной и той же культуре, часто не вполне разделяют значения, связанные с серыми зонами и иерархией категорий. Мы часто по-разному ассоциируем те или иные слова или фразы. Все это означает, что лингвистические термины являются социальными видами (как я утверждал в главе 4).

Общение - дело неясное и ошибочное. Мы часто не осознаем различий в наших исходных предположениях. Но хотя ошибки в общении всегда возможны, язык в основном справляется со своей задачей. Если мы вслед за Якобсоном включим внутриязыковой перевод или переформулировку в качестве основного примера перевода (например, внутриязыковой перевод слова "bache- lor" в английском языке может быть "неженатый мужчина"), то сам перевод будет не столько препятствием, сколько центральным элементом метаязыковой проверки сигналов, облегчающей коммуникацию. По крайней мере, перевод не более невозможен, чем коммуникация в целом.

В основном философы, с которыми я консультировался, считали человеческий язык парадигматической формой общения. Лев говорит, как в приведенной выше цитате из Витгенштейна, а не обнажает зубы. Но одно из следствий гилосемиотики заключается в том, что мы можем переосмыслить перевод в семиотических терминах. Если рассматривать перевод как транспозицию одного знака в другой, то перевод вездесущ и часто эктрастичен. Часто это перевод или перенос знака с одного носителя на другой (наиболее условно можно представить себе "перевод" романа в фильм). Если посмотреть на это с другой стороны, то мы можем увидеть экфрастический перевод повсюду. Так мы часто пытаемся обойти лингвистические ограничения. Сложно описать знаменитого "Мыслителя" Родена одними словами. Фотография может сделать это лучше, а фотография скульптуры - это форма перевода. Более того, если человек никогда не пробовал ананас, ему будет очень сложно передать его вкус в устной форме. Но вкус ананаса можно "перевести", смешав вместе другой набор вкусов, приближенных к его вкусу. Американская индустрия синтетических продуктов питания приводит множество примеров попыток перевести или приблизить вкус какого-то натурального ингредиента к другим вкусам. Если посмотреть на это с другой стороны, то экфрастические переводы широко распространены.

Прежде чем оставить тему перевода, я хочу подчеркнуть, что если отбросить как невозможность перевода, так и представления о простом лексическом соответствии, то вопрос становится не о том, как возможен перевод, а о том, почему был сделан тот или иной перевод. По этой причине я считаю полезным обратиться к тому, что Лидия Лю называет "транслингвистическими практиками", то есть к "процессу, в ходе которого новые слова, значения, дискурсы и способы репрезентации возникают, циркулируют и приобретают легитимность в принимающем языке благодаря или вопреки контакту/коллизии последнего с гостевым языком". Само предприятие перевода необходимо историзировать и рассматривать с более высокой (можно сказать, мета-?) точки зрения. Следовательно, мы должны думать о словах - в том числе