А потом они пойдут сюда.

Если минут по пять на каждый дом, плюс прогулка по кругу… Минут тридцать. В самом лучшем случае.

Не густо. Стас отпустил планку и вернулся к планшетке.

На темном экране в центре расплывалось серое пятно. Медленно, но верно светлея и увеличиваясь.

Вдруг обрело четкие края – и налетело…

Словно бы проглотило – и мир уже стал другим. Не светлое пятно, наплывающее из темноты, а что-то голубоватое, в котором темная земля, летящая навстречу. Ударило, изображение подскочило, задрожало, метаясь туда-сюда…

Пальцы невольно вцепились в планшетку, словно могли так удержать камеру и смягчить удар.

Спокойно, спокойно…

Разжал пальцы, стиснувшие края планшетки. Спокойно. Вся главная работа еще впереди.

На экране, мелко подрагивая в такт крысиному бегу, скользила земля. Серое небо справа, темная стена слева, внизу черная земля. Впереди – голубоватая полоса, там, где между двумя домами с площади прорывался свет. Полоса быстро плыла навстречу.

Стас вытащил из бокового отсека планшетки гарнитуру. Растянул дужку, соединяющую микрофон и наушник, нацепил ее на ухо.

Будем надеяться, что когда Лобастый плюхнулся из сломанного вентилятора вниз, у него не вылетел из уха наушник. И не порвался проводок, ведущий к наушнику от крошечного передатчика, смонтированного на затылке…

– Лобастый?

Изображение на экране замерло.

Потом Лобастый сообразил, что это лишь проверка. Тихо пискнул, снова заработал лапами, камера поплыла вперед. Затормозила. Слева, там, где темный угол здания обрывался в голубоватую полосу, от темноты отделился крысиный нос. Уши, морда…

Скалолазка заглянула за угол. Тихо пискнула и пулей пролетела светлый участок. И тут же изображение рвануло следом за ней. Налетел голубой свет… Тело само собой опять напряглось. Поджался весь – словно сам бежал там, а не смотрел глазами Лобастого…

Уже в темноте.

Проскользнули за стеной стойла. Снова светлая полоса, еще один дом, опять длинное стойло…

– Правее! – скомандовал Стас.

Но Лобастый и Скалолазка и сами отдалялись от стен.

Дома шли вокруг площади, обходя ее с юга. Если прижиматься к стенам, то получится круг. А надо туда, на юг. Откуда прибегали охранники.

Синеватые отблески остались позади. На едва сереющем сверху небе мелькнула черная полоса, еще одна…

На миг показалось, будто очутился в лесу – но это всего лишь голые прутья кустов. С крысиной высоты.

С человеческим ростом можно было бы подняться над всем этим и увидеть, куда бежать, как далеко идут кусты… Но с высоты Лобастого это не кусты, а дремучий лес. И кажется, что раскинулся он до конца света. Можно бежать и бежать, и черные прутья-ветви так и будут мелькать над головой… А Бавори уже, наверно, покончила с тем домиком.

Стас оторвался от планшетки. Отвернулся, нашел взгля­дом белое пятно – опять на подоконник забралась, паразитка, в щелочку пытается высмотреть, что там! – отвел от губ дужку микрофона и позвал:

– Белоснежка! – похлопал себя по ноге.

Белое пятно метнулось с подоконника к столу, еще прыжок – и Белоснежка вспрыгнула на колени. Разлеглась на бедре, как кошка.

Стас почесал у нее за ушами. Запустил пальцы в шерсть. Не такая длинная и густая, как у кошки, но зато куда шелковистее…

Осталась, упрямица. Приказ не выполнила, но… Не потому, что перестала считать хозяином. Наоборот.

Просто поняла не так. Вообразила черт знает что… Решила, что раз приказано не возвращаться, то все. Последнее расставание. Последний приказ.

И сделала свой выбор. Осталась.

Стас повел по теплому боку. Упругое тельце подалось навстречу пальцам, принимая ласку.

Верная, стервочка беленькая. Пижонка, своенравная, заносчивая, но верная, прелесть…

Прутья-ветви расступились, мир повернулся направо – и впереди замерцали лужи-зеркала. Дорога. А вдали, метрах в ста, светлые окна.

Маленький домик впритык к дороге. Будем надеяться, это оно и есть…

Стас подцепил Белоснежку под живот, чтобы не свалилась, и встал. Шагнул к окну, поднял планку жалюзи.

Ч-черт… Бавори и охранники шагали уже к следующему дому.

Это значит, осталось минут двадцать. От силы. А Лобастому и Скалолазке еще…

На экране планшетки дорога неслась навстречу, мелькали брызги. Домик быстро рос. Надвигался, нависал, уходя куда-то высоко-высоко, как небоскреб…

Скалолазка уже у двери. Попыталась подцепить дверь коготками – в щелку, за торец.

Нет. Дверь плотно закрыта.

Ничего…

Крыса, конечно, не дог, чтобы встать на задние лапы и просто нажать на ручку, почти по-человечески. Но открыть дверь может.

Скалолазка подпрыгнула, зацепилась за ручку сначала передними лапками, а через миг и задними, обвилась хво­стом. Прильнула, повисла.

Ручка медленно пошла вниз.

– Лобастый…

Но Лобастый и сам все знал.

Снизу вынырнула его лапка. Подцепила когтями, потянула – и дверь медленно, но все же пошла.

В темноте появилась голубоватая щель. Надвинулась – и обхватила, дверь пропала где-то позади. Лобастый уже скользнул внутрь.

Маленькая комнатка, впереди открытая дверь, за ней голубоватый свет. И тишина. Лишь теперь, когда привычный шелест дождя пропал, оставшись на улице, – лишь теперь заметно, что он был не таким уж тихим. Сквозь приоткрытую дверь шуршали капли…

– Артем, ты?

Сбоку мелькнула Скалолазка, тут же растворившись в тени.

И тут же тени надвинулись, принимая в себя. Лобастый шмыгнул за Скалолазкой.

– Ампула… – приказал Стас. Невольно перейдя на шепот, словно крошечный наушник мог донести голос до кого-то еще, кроме Лобастого. – Дави ампулу…

В темноте мелькнули лапки Лобастого, мелькнула морда Скалолазки, пропала куда-то вбок.

– Кто там? – снова донеслось из комнаты. Теперь голос был не столько удивленным, сколько озабоченным.

И тихо, тихо-тихо, едва слышно зашипело где-то справа…

В дальней комнате зашуршало. Заскрипели половицы под тяжелыми шагами.

Из прохода вышел огромный, как гора, силуэт. Прошел к такой же огромной двери.

Выглянул наружу:

– Артем?!

Послушал шуршание дождя, пожал плечами, закрыл дверь и направился обратно…

Но сделал всего три шага. Потом пошатнулся. Раскинул руки в стороны, оперся о стену.