и обеспечить правительству контроль над столицей и всей страной. Все понимали, что дело обстоит именно так. Каждый член умеренного большинства социалистов отдавал себе полный отчет в том, что отказ от вооруженной борьбы с коммунистами равносилен капитуляции перед ними. Но лишь отдельные правительственные функционеры предприняли слабую попытку организовать сопротивление: им ничего не удалось, потому что все их политические друзья отказались с ними сотрудничать.

Очень важно понять идеи, которыми в те роковые дни определялись позиции большинства социалистов. Потому что идеи эти вытекают из самого существа марксистской мысли. Они вновь и вновь дают о себе знать в разных концах мира, где приверженцы марксизма сталкиваются с подобными ситуациями. В них одна из главных причин того, почему марксизм – если забыть о несостоятельности его экономической доктрины – даже в области политической деятельности был и остается самым неудачным из всех исторических экспериментов.

Немецкие марксисты – не путайте, не коммунисты, а другие, искренне отрицавшие диктатуру, – рассуждали следующим образом: необходимо сокрушить коммунистов, чтобы проложить путь демократическому социализму. (Тогда, в декабре 1918 г. и в январе 1919 г., немецкие марксисты, несогласные с коммунистами, все еще тешили себя иллюзией, что большинство народа поддерживает их программу построения социализма.) Необходимо силой оружия подавить коммунистический мятеж. Но это не наша задача. Никто не может рассчитывать, что мы, марксисты и пролетарии, поднимем оружие против наших товарищей по партии и по классу. Грязную работу сделать нужно, но пусть этим занимается кто-нибудь другой. Наши принципы не позволяют нам сделать это. Мы не можем отказаться от принципа классовой и партийной солидарности. Кроме того, это подорвет нашу популярность и поставит под угрозу наш успех на грядущих выборах. Мы оказались в очень неприятном положении. Ведь у коммунистов-то руки развязаны. Они могут воевать с нами, потому что заклеймили нас как социал-предателей и реакционеров. Мы не можем отплатить им той же монетой. Они, воюя с нами, выступают как революционеры, а если мы вступим в схватку, то окажемся реакционерами. В сфере марксистской мысли крайние радикалы всегда правы в своем презрении и нападках на умеренных членов партии. Никто не поверит нам, если мы назовем их предателями и ренегатами. Будучи марксистами, в этой ситуации мы можем лишь занять позицию непротивления.

Эти сверхизощренные марксисты не увидели того, что сразу поняли простые немцы, в том числе и миллионы старых членов партии: такая политика означает отречение марксизма [от любых дальнейших претензий на власть]. Если правящей партии приходится признать: это важно сделать немедленно; это нельзя откладывать; но мы не можем этого сделать, потому что это противоречит нашим убеждениям, поэтому кто-то другой должен взять это на себя, она тем самым раз и навсегда отказывается от притязаний на политическое лидерство.

Марксисты, не входившие в коммунистическую партию, резко осуждали Носке, Эберта и других вождей за сотрудничество с националистами, раздавившими коммунистический мятеж. Но все сотрудничество свелось к нескольким консультациям. Очень может быть, что во время этих переговоров перепуганные народные депутаты и их помощники не скрывали от руководителей националистических сил, что они напуганы и беспомощны и были бы рады, чтобы их спасли. Но в глазах несгибаемых сторонников принципа классовой солидарности и это уже было предательством.

Во всей этой истории важно то, что немецкий коммунизм был разбит силами правых, что марксисты некоммунистического толка предпочли сохранить нейтралитет. Если бы не вооруженное вмешательство националистов, в 1919 г. Германия стала бы большевистской. В результате событий января 1919 г. престиж националистов резко вырос; им принадлежала слава спасителей нации, тогда как социал-демократы выглядели жалко. С каждым очередным коммунистическим мятежом повторялась одна и та же картина. Националистам приходится в одиночку давать отпор коммунистам, в то время как социал-демократы предпочитали не связываться со своими «коммунистическими товарищами». Социал-демократы были правящей партией в Пруссии и в других не столь крупных землях Германии, но правили они лишь благодаря поддержке националистов из рейхсвера и добровольческих отрядов. С этого момента судьба социал-демократов находилась в руках правых.

И коммунисты и националисты рассматривали Веймарскую республику лишь как поле боя в борьбе за диктатуру. Оба лагеря готовились к гражданской войне; оба несколько раз пытались выступить и бывали разбиты. Но националисты день ото дня крепли, тогда как коммунисты постепенно впадали в паралич. Это не был вопрос числа голосов избирателей и численности парламентских фракций. Обе партии действовали, главным образом, вне стен парламента. Но националисты могли действовать свободно. За ними была поддержка большинства интеллектуалов, служащих, предпринимателей, крестьян и части квалифицированных рабочих. Они были знакомы с проблемами немецкой жизни. Они могли корректировать свои действия в соответствии с меняющимися политическими и экономическими условиями как в стране, так и в отдельных землях. А коммунисты вынуждены были подчиняться приказам своих невежественных русских вождей, не знакомых с немецкой жизнью. Порой немецким коммунистам под давлением московских руководителей приходилось в одну ночь радикально менять свою позицию. Ни один интеллигентный и честный человек не стал бы терпеть подобного рабства. Соответственно интеллектуальные и нравственные качества немецких коммунистов были ниже, чем у среднего немецкого политика. Они были не соперники националистам. После января 1919 г. у них не было ни единого шанса на успех. Конечно, десять лет нацистских злоупотреблений вдохнули новую жизнь в немецкий коммунизм, и в день краха Гитлера они будут сильнейшей партией Германии.

В 1918 г. немцы, будь у них выбор, выбрали бы демократию. Но события повернулись так, что им пришлось выбирать между двумя диктатурами: националистов и коммунистов. Не было третьей политической силы, готовой поддержать капитализм и его политическое следствие – демократию. Ни умеренные социалисты большинства и их союзник демократическая партия, ни католическая партия центра не испытывали сочувствия к «плутократической» демократии и «буржуазному» республиканизму. Их прошлое и их идеологии не позволяли им встать на эти позиции. Гогенцоллерны лишились трона, потому что отвергли британский парламентаризм. Веймарская республика пала, потому что отвергла республиканские принципы, воплотившиеся во Франции в Третьей республике в период 1875–1930 гг. У Веймарской республики не было своего политического направления, кроме как лавировать между двумя лагерями, стремившимися к диктатуре. Правительство опиралось на тех, кто не считал парламентаризм самой удачной формой правления. Для них это был лишь паллиатив, мера, вынужденная экстренными обстоятельствами. Социалисты большинства хотели быть умеренными марксистами и умеренными националистами, националистическими марксистами и марксистскими националистами. Католики хотели соединить социализм и национализм с католицизмом и при этом сохранить демократию. Подобный эклектизм обречен. Такая каша не способна привлечь молодежь. Они были обречены на поражение в любой стычке с решительным противником.

Единственной альтернативой национализму была: неограниченная свобода торговли. Это направление никем в Германии