— Речь зашла о втором выборе. Могу я спросить еще кое-что о моем отце?

— Конечно.

— Что вы о нем помните?

— Твой отец был прекрасным рассказчиком, украшением любого вечера, куда его приглашали. Но, подобно большинству хороших ораторов, он не всегда знал, когда остановиться.

— Вы знаете, как была раскрыта его измена?

— Я слышал от других, что однажды вечером он выпил слишком много и не мог уняться. Потребовалось не много времени, чтоб его рассказ нашел ухо того, кто захотел его выдать.

— Это меня не удивляет. Он любил поговорить.

Вошел евнух и сказал, что мирза Шокролло хочет видеть мирзу Салмана. Мне следовало поторопиться.

— Еще только одно. Хроники сообщают, что, хотя шах Тахмасб верил, что мой отец невиновен, Камийяра Кофрани он не наказал, поскольку у того были могущественные сторонники. Вы знаете, кто они были?

Мирза Салман насторожился, и я отчетливо почуял — что-то не так.

— Нет. Здесь ты достиг пределов моей осведомленности. Чем дальше я забирался в расследовании убийства моего отца, тем больше правды ускользало от меня. Я промолчал — часто это побуждает людей говорить дальше.

— Урок из всего этого один: при дворе никогда не стоит распускаться, — добавил он. — Посмотри на шаха Исмаила. Какая осторожность! Его безопасность непробиваема. Он не сделал еще ни одной ошибки.

Мирза Салман был самым изворотливым из придворных.

— Это важнее всего?

— Возможно, и нет, но это явно предупредило любые покушения на его жизнь.

Царевна не теряла времени, расспросив Гаухар, не знает ли она кого-нибудь, кто поможет нам доставить «лекарство», как только мы будем готовы. Гаухар вспомнила евнуха по имени Фарид-ага, несколько лет служившего ей, прежде чем перейти во дворец. Когда Ибрагима убили, он навестил ее и принес свои соболезнования, а потом намекнул, как опечален он событиями при дворе. Гаухар пригласила его и сказала ему, что если он захочет оказать ей особую услугу, то может разбогатеть, и он согласился выслушать условия.

Мы оговорили наши действия, и затем я послал Масуда Али за Фарид-агой, передать, что встречусь с ним под одним из больших каштанов в саду гарема завтрашней полночью. В назначенный час, укутавшись в темные одежды, я ждал его под деревом, где тьма была гуще нафты.

Когда появился Фарид, я легко узнал его, но не по внешности, а по запаху. Едкая вонь мочи клубилась вокруг него: он страдал недержанием, оттого что был неумело оскоплен. Такие невезучие евнухи обычно употреблялись в качестве мелких посыльных, чтоб не беспокоить никого слишком долго. Ему деньги Пери были бы очень к месту.

Когда он разглядел меня, то был изумлен:

— Так это поручение для вашей царевны?

— Не задавай вопросов. Мне приказано проводить тебя к особе, что вызывала тебя.

Мы дошли до стены гаремного сада и проникли за живую изгородь, ставшую еще гуще с тех пор, как я впервые попал сюда с Пери. Ночь была лунной. Следовало торопиться, чтоб нас не заметили. Я вошел в старый садовый домик и огляделся. Там было пусто. Я велел ему подождать меня, а сам пробрался в комнату с желтыми и зелеными изразцами и приподнял самый тяжелый, чтоб Пери могла выбраться. Она поднялась, скрытая черным чадором, изменившим ее фигуру и очертания головы. На лицо был наброшен пичех: она видела, а ее — нет.

Я позвал Фарид-агу, который вошел следом. Увидев Пери, он задрожал. В черных одеяниях она казалась призраком из клубящейся тьмы.

— Это что, джинния? — спросил он, пытаясь шутить, но я видел, что ему страшно.

— Подойди! — велела Пери, и он подошел, но не слишком близко.

— Кто ты? — спросил он.

— Этого ты не узнаешь, но у меня есть для тебя великолепный подарок. Смотри! — сказала она.

Развязав мешок, она выплеснула перед ним серебро. Монеты зазвенели на плитах, словно тысяча колокольцев. Даже в темноте они сверкали, и его глаза округлились от желания, когда он подсчитывал, что ему дадут эти деньги.

— Значит, ты все равно джинния!

— Нет, не так. Я дающая задания.

— Чего ты потребуешь?

— Очень простой вещи. Но не скажу, пока ты не согласишься выполнить ее.

— А какова цель? — спросил он.

— Прекратить убийства во дворце.

Наступило долгое молчание.

— Значит, дело грязное.

— Особенное дело, требующее человека, достойного доверия, такого как ты.

— Почему я?

— Я думаю, ты ценишь справедливость.

— Справедливость? Вот уж никогда бы так о себе не подумал.

— Как и многие из нас, пока нас не призовут совершить нечто крайне важное.

Ему было неуютно.

— Я же просто обычный слуга.

— Именно это нам и нужно. Я слышала, что ты верно служил Гаухар и Ибрагиму много лет.

— Так. Мне ее очень жаль сейчас.

— И мне. Чем ты занимаешься во дворце?

— Доставкой.

— Чего?

— В основном еды.

— Тебе нравится там работать?

Он помолчал.

— Я уже привык.

— Что изменилось?

— Дворец стал местом страха, — сказал он. — Сегодня человек вознесен, назавтра голова его выставлена на колу за Тегеранскими воротами. В этом нет разума.

— Потому-то мы так и озабочены, — сказала Пери.

— Если ваше дело — чистая справедливость, почему же вы платите?

— Из-за понимания, как ты рискуешь. Мы сделали бы это сами, но нам не попасть туда, куда можешь ты.

Он глубоко вздохнул:

— Кого вы хотите убрать?

— Я скажу тебе все, что нужно, если ты возьмешься за мое поручение. Если нет — наш разговор окончен. Что ты решил?

— Зависит от того, как вы меня защитите.

— Совершив то, что нам требуется, ты получишь эти монеты и будешь выведен наружу, где тебя будет ждать конь. Ты ускачешь в далекий город и заживешь там как богач.

— Я бы лучше остался в Казвине.

— Нельзя. Это опасно для всех нас.

— Откуда я знаю, что вы не отвернетесь от меня? Или не обвините меня в том, что пытались сделать сами?

— Даю тебе слово.

— Почему я должен ему верить?

— В моих жилах течет царская кровь. Этого довольно?

— Нет, если ты этого не можешь доказать.

— Что тебя удовлетворит?

— Лишь одно: мне надо тебя видеть.

— И с чего мне верить, что ты меня не выдашь?