потерей взаимосвязей, вследствие чего человек погружается в глубокое уныние, причина которого кроется в отстраненности от всего, что создано Творцом. По мере того как усиливалось доминирование человека, мы становились все более изолированными, все более одинокими, мы не могли больше называть по имени соседей по нашему общему дому. Поэтому не удивительно, что Творец поручил Нанабожо первым делом дать имена всему сущему.

И тот шел по земле, раздавая имена всем, кого встречал, – своего рода Линней народа анишинаабе. Мне нравится представлять их обоих, шагающих рядом: шведского ботаника и зоолога Линнея, в его грубом суконном камзоле и шерстяных штанах, в надвинутой на лоб фетровой шляпе и с коробкой семян под мышкой; и Нанабожо, почти обнаженного, если не считать набедренной повязки и единственного пера в волосах, с сумой из оленьей шкуры на плече. Они прогуливаются вместе и обсуждают имена, увлеченно рассматривая прекрасные формы листьев и бесподобные цветы. Линней рассказывает о своей работе «Система природы», в которой он показывает, что все живое связано между собой. Нанабожо с интересом слушает и кивает: «Да, согласен, мы тоже говорим, что все мы связаны друг с другом». Он объясняет, что были времена, когда все живые существа разговаривали на одном языке и понимали друг друга. Все творения знали друг друга по именам. Линней задумывается. «А мне пришлось переводить все на латынь, – говорит он о своей бинарной номенклатуре названий. – Мы давно утратили все остальные общие языки». Линней протягивает Нанабожо свою лупу, чтобы тот рассмотрел мелкие части цветка. Нанабожо дарит Линнею свою песню, чтобы тот понял душу цветка. И никто из них не чувствует себя одиноким.

После того как Нанабожо побывал на Востоке, он отправился на Юг. Жаванонг – земля рождения и роста. С юга приходит зелень, которая покрывает землю весной, приносимой теплыми ветрами. Там он получил наставления от кедра – кижига, – священного дерева Юга, чьи целебные ветви обладают способностью очищать и защищать все живое вокруг. Он взял с собой ветки кижига как напоминание о том, что быть коренным жителем – значит защищать жизнь на этой земле.

Бентон-Банай рассказывает, что, согласно Первоначальным Заповедям, Нанабожо также должен был научиться жизненным навыкам у своих старших братьев и сестер – у животных. Когда ему требовалась еда, он наблюдал, чем питаются животные, и копировал их действия.

У цапли он научился собирать дикий рис. Однажды вечером он увидел у ручья небольшого зверька с полосатым хвостом, который маленькими лапками полоскал в воде свою пищу. И он подумал: «Ага, мне следует потреблять только чистую пищу».

Нанабожо получал советы и от многих растений, которые охотно делились с ним своими дарами, а он научился относиться к ним с величайшим уважением. Ведь растения первыми появились на земле, и у них было много времени для обретения необходимых навыков. Растения и животные научили его всему, что ему следовало знать. Творец говорил ему, что так и будет.

Эти старшие братья и сестры вдохновили Нанабожо на то, чтобы пойти дальше и создать вещи, необходимые человеку для выживания. Бобр показал, как сделать топор, кит подсказал форму каноэ. Он помнил наставления о том, что, если совместить уроки природы с силой собственного ума, можно открыть много нового для пользы будущих людей. В его сознании паутина бабушки-паучихи трансформировалась в невод, а кленовый сироп он научился добывать, наблюдая за приготовлениями белок к зиме. Уроки, полученные Нанабожо, изложены в мифах, они укоренились в народной мудрости, отразились в целительстве, строительстве, сельском хозяйстве и экологических знаниях.

Но в соответствии с цикличным характером времени современная наука и технологии начинают догонять народную мудрость и применять подход Нанабожо, находя в природе элементы архитектурного дизайна, – биомимикрией заинтересовались зодчие. Ценя мудрость природы и заботясь о ней, мы начинаем жить в гармонии со всем миром.

Нанабожо странствовал по всем четырем сторонам света на своих длинных сильных ногах. Громко распевая по дороге, он не услышал тревожного крика птиц и был очень удивлен, когда на него напал гризли. После этого случая, приближаясь к чужим территориям, он не входил туда, как хозяин, будто весь мир принадлежит ему, а научился спокойно сидеть на опушке леса, ожидая приглашения. Затем, как говорит Брентон-Банай, Нанабожо вставал и произносил, обращаясь к обитателям этого леса: «Я не имею намерений испортить красоту земли или потревожить моих братьев. Я лишь прошу разрешения пройти».

Он видел цветы, расцветающие прямо на снегу, воронов, разговаривающих с волками, и насекомых, зажигающих маленькие огоньки в прериях. Он благодарил их за то, что они есть, осознавая, что дары получают вместе с ответственностью. Творец наделил лесного дрозда даром прекрасного пения и одновременно обязанностью убаюкивать лес, желая всем спокойной ночи. Нанабожо благодарил звезды в небе за то, что освещают его путь в ночи. Он научился дышать под водой, летать на другой конец земли и обратно, рыть землянки и делать лекарства. Каждый, кто наделен даром, имеет обязательства. Поскольку он пришел в этот мир с пустыми руками, он полагался на милость природы.

Со своего высокого прибрежного утеса я гляжу на восток и вижу холмы, на которых лес вырублен. На юге я вижу устье реки, запруженное плотиной, чтобы лосось не мог пройти дальше. На западном горизонте траулер выскребает дно океана, а далеко на севере землю терзают в поисках нефти.

Если бы нынешнее поколение людей знало, чему учился Первый человек у животных – никогда не наносить вред природе и никогда не вмешиваться в священное предназначение другого существа, – орел с высоты своего полета видел бы внизу совсем другой мир.

Реки были бы полны лосося, а в небе было бы темно от странствующих голубей. Волки, журавли, кугуары, река Нехейлем, делавары и реликтовые леса были бы целы и невредимы, и каждый продолжал бы выполнять свое предназначение. Я бы говорила на языке потаватоми, и все мы видели бы то, что видел Нанабожо. Подобные размышления разбивают мне сердце.

Учитывая все это, предложение сообщества колонистов примкнуть к коренным жителям звучит как приглашение поучаствовать в разграблении дома. Будто они призывают растащить то немногое, что еще осталось. Можно ли надеяться, что колонисты будут следовать наставлениям Нанабожо ступать так, чтобы «каждый шаг был приветствием Матери-Земле»? Сожаления и опасения пока еще прячутся за проблесками надежды. Они заставляют меня держать сердце закрытым.

Но следует помнить, что наши беды затрагивают и колонистов. Им тоже никогда не прогуляться в высоких травах прерий, не увидеть веселый танец щеглов в подсолнухах. Их дети тоже лишены возможности петь на