Почва, на которой мы сидим с бабушкой Ситкой, покрыта толстым слоем хвои, она мягкая за счет накопленного за века перегноя. Деревья здесь настолько древние, что моя жизнь по сравнению с их кажется краткой птичьей трелью. Я думаю, что Нанабожо брел так же, как и я, с изумлением разглядывая все вокруг и задирая голову, чтобы увидеть вершины деревьев, и так же часто спотыкался.

Творец дал Нанабожо наставления о его обязанностях в качестве Первого человека – свои Первоначальные Заповеди[5]. Старейшина племени анишинаабе Эдди Бентон-Банай прекрасно пересказывает предание о том, что стало первым делом Нанабожо на земле: он должен был пройти по тем местам, которые, танцуя, создала Небесная женщина. И пройти ему было нужно так, «чтобы каждый шаг был приветствием Матери-Земле». Но что это значит, до конца ему было не понятно. Хотя на земле еще не было его следов, ведь он был Первым человеком, к счастью, можно было пройти путем, проложенным теми, для кого земля давно уже стала домом.

Время, когда были даны Первоначальные Заповеди, мы могли бы обозначить понятием «давным-давно». В общепринятом понимании история движется линейно, словно исторические события строевым шагом маршируют в одном направлении. Некоторые полагают, что время – это река, в которую можно войти лишь однажды, ибо ее течение беспрерывно, до самого впадения в море. Но последователи Нанабожо считают, что время движется по кругу. Время – это не река, неудержимо бегущая к морю, время – это само море, с его приливами и отливами, с его туманами, которые поднимаются, чтобы стать дождями и пролиться в другие реки. Все, что когда-то существовало, вернется вновь.

С позиции линейности времени вы можете воспринимать истории о Нанабожо как древние мифы, рассказывающие о далеком прошлом и о том, как все возникло. Но с позиции цикличности времени эти истории не только о прошлом, но и о будущем, они являются пророчеством. Если время движется по кругу, тогда должна существовать точка, в которой сходятся прошлое и будущее. То есть след, оставленный на нашем пути Первым человеком, далеко позади, но он также пролегает и впереди.

Обладая как силой, так и слабостями человеческого существа, Нанабожо сделал все возможное, чтобы исполнить Первоначальные Заповеди и породниться с новым домом. Мы стараемся следовать его заветам, но старые заповеди со временем поистрепались, а многие из них вообще были забыты.

Со времен Колумба мудрые старейшины местных племен не прекращают недоумевать по поводу людей, предки которых высадились на нашем побережье. Они наблюдают за тем, какой урон те продолжают наносить земле, и говорят: «Проблема этих людей в том, что они не стоят двумя ногами на берегу. Одна нога у них все еще на корабле. Похоже, они никак не могут решить, оставаться здесь или нет». Эту же мысль можно встретить и у ряда современных ученых, которые считают причинами социальных патологий и безжалостной материалистической культуры именно ощущение бездомности и безродности. Америку порой называют местом, где дается второй шанс. И ради будущего народов и земли неотложной задачей для Второго человека могло бы стать изменение отношения к своей земле – нужно отказаться от колонизаторства и стать ее коренным жителем. Но смогут ли американцы, нация иммигрантов, научиться жить так, будто они решили здесь остаться, будто они уже двумя ногами на берегу?

Что же получается, когда мы действительно становимся родными для места, где живем, когда мы наконец делаем его своим домом? Где те предания, которые помогут нам найти наш путь? Если и впрямь все возвращается на круги своя, возможно, след Первого человека все же послужит ориентиром для Второго?

Вначале путешествие Нанабожо привело его туда, где восходит солнце, где начинается день. Пройдя часть пути, он начал беспокоиться о том, что он будет есть, тем более что уже изрядно проголодался. Как же быть? Он заглянул в Первоначальные Заповеди и понял, что все знания, которые ему необходимы, чтобы выжить, может дать земля. Его задача как человека заключается не в том, чтобы изменять или контролировать мир, а в том, чтобы учиться у мира тому, как быть человеком.

Восток – Вабунонг – место, где мы получаем знания. Мы благодарны Востоку за то, что каждый день нас чему-то учит, что мы имеем возможность ежедневно начинать все заново. На Востоке Нанабожо понял, что Мать-Земля – наш самый мудрый учитель. Он узнал, что такое сема – священный табак – и как его использовать, чтобы Творец тебя услышал.

По мере знакомства с землей перед Нанабожо встала еще одна задача: узнать имена всех существ. Он внимательно наблюдал за тем, как они живут, пытался разговаривать с ними, чтобы узнать, какие дары они приносят, и таким образом распознать их истинные имена. Вскоре он уже чувствовал себя как дома и больше не был одинок, потому что мог обращаться к ним по имени, и они окликали его, когда он проходил мимо. «Божо!» – этим словом мы до сих пор приветствуем друг друга.

И сегодня, живя вдали от своих соседей, оставшихся в Стране кленов, я поступаю так же, как, возможно, поступал Первый человек: когда мне встречаются незнакомые растения, я отыскиваю место их обитания в лугах или лесах и внимательно наблюдаю за ними. Стараясь заглушить в себе ученого, я пытаюсь узнать их имена методом Нанабожо. Я заметила, что как только чему-то дается научное определение, на этом его изучение прекращается. Но если я даю растению новое имя, я продолжаю знакомиться в ним ближе, чтобы убедиться в своей правоте. И сегодня для меня имя ситхинской ели (Picea sitchensis) – Сильные руки, покрытые мхом, а имя туи складчатой (Thuja plicata) – Ветка-крыло.

Большинство людей не знают имен этих наших сородичей; более того, они вряд ли их когда-либо видели. Мы используем имена, чтобы строить отношения не только друг с другом, но и с остальным живым миром. Я пытаюсь представить, каково это – идти по жизни, не зная имен растений и животных, которые тебя окружают. Учитывая, кто я и чем занимаюсь, мне трудно такое представить, но думаю, это должно было бы пугать и дезориентировать человека. Это как потеряться в чужом городе, где ты не можешь даже прочитать названия на уличных указателях. Философы называют такое состояние изоляции и разобщенности «видовым одиночеством», то есть