Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем не менее история получила продолжение. В июне 2000 года Меррелл, к тому времени студент-искусствовед в Гоулдсмитс-колледже, вынужден был убрать из своей выпускной коллекции предмет, который он назвал «Диван плательных войн». Это был диван, покрытый расписанной вручную тканью с принтами газетных статей, посвященных его делу. «Александр Маккуин пригрозил, что подаст на колледж в суд, если мне позволят показать мой диван на публике, – говорил тогда Тревор. – Они надавили на колледж всей тяжестью, но мне противно, что мое творчество подавляют… Свобода колледжа – это свобода художнического выражения. Гоулдсмитс-колледж всегда этим отличался. Я не мщу Александру Маккуину, хотя иногда мне кажется, что он ведет вендетту против меня».[672]
Это все равно что иметь бойфренда, о котором заранее знаешь, что порвешь с ним… Единственная разница заключалась в том, что в данном случае я ни о чем не жалел.
Весной 1999 года Ли смотрел на себя в зеркало, и ему не нравилось его отражение. Скоро ему должно было исполниться тридцать. Он понял: если он в самое ближайшее время не похудеет, будет уже поздно. «Он много говорил об этом, и, по-моему, как и многие члены гей-сообщества, он испытывал сильное давление, так ему хотелось иметь идеальную внешность», – сказал Ричард Бретт.[673] Ли попробовал ходить в тренажерный зал, но там ему показалось скучно, к тому же тренировки не вмещались в его плотный график. Ему нужно было быстро привести себя в норму, поэтому он записался в частную лондонскую клинику на Харли-стрит, которая специализировалась на косметологии. Через несколько недель после тридцатилетия он заплатил около трех тысяч фунтов за курс липосакции. У него с живота и бедер откачали около восьми фунтов жира. После операции, которую Изабелла Блоу сравнила с выдавливанием зубной пасты из тюбика, у него на животе остались багровые кровоподтеки.[674] «Но он был очень доволен результатом, и процедура в самом деле изменила его живот и фигуру», – сказал Ричард.[675]
Маккуин понимал: для того чтобы стать всемирно известным брендом, он должен и сам «привести себя в товарный вид». Он привел в порядок зубы у того же знаменитого дантиста, что и Джерри Холл. «Иногда я в шутку называл его «Джерри», – вспоминает Арчи Рид, – потому что зубы у него стали точь-в-точь как у нее».[676] Вторым важным шагом стало похудение. «Ли терпеть не мог свою внешность, – говорит Джанет Стрит-Портер, литератор, телеведущая и приятельница Маккуина. – Такие дизайнеры, как Ральф Лорен или Кельвин Кляйн, одержимы идеальной внешностью. С ее помощью они прежде всего продвигают самих себя и свои вещи. В мире моды бал правят люди, подобные Тому Форду, которые серьезно относятся к тому, как они выглядят. Бедняга Ли, наверное, думал: «Я в мире гламура, но…»[677] Хотя вначале он очень радовался опавшему животу – только шутил, что после проколов у него образовалось два лишних пупка, – через несколько месяцев он понял, что липосакция не решит его проблем с лишним весом. «Липосакция – дерьмо, – сказал он в январе 2000 года. – На мужчинах она не работает. Жировые клетки сначала убираются, но оставшиеся растут».[678] К тому же после операции Ли ел по-прежнему много жиров и углеводов. Эндрю Гроувз вспоминает, со слов одного знакомого, как тот ходил куда-то ужинать с Ли. «Он ел мороженое и уверял, что может есть все, что хочет, потому что только что сделал липосакцию».[679]
После успеха коллекции его марки The Overlook, навеянной фильмом Кубрика «Сияние», Маккуин объявил, что хочет отдохнуть от Лондона и следующую свою коллекцию покажет в Нью-Йорке. «Бизнес дошел до той стадии, когда для того, чтобы в полной мере захватить американский рынок, нам нужно сделать там коллекцию, – сказал он. – У нас имеются рынки на восточном и на западном побережье, но между ними лежит целый континент, который нам предстоит завоевать».[680]
Перед показом в Нью-Йорке, запланированным на осень 1999 года, Маккуину нужно было подготовить коллекции для дома Givenchy (одежда повседневного спроса в марте и коллекция от-кутюр, темой которой стало обезглавливание леди Джейн Грей, в июле). Кроме того, он курировал отбор вещей из коллекции Untitled для июньской выставки «Мода в движении», которая проводилась в Музее Виктории и Альберта. Клэр Уилкокс, тогда помощница куратора музея в отделе текстиля и одежды, хотела превратить работы Маккуина и других дизайнеров в нечто живое, устроив в галереях нечто вроде импровизированных подиумов. «Это очень демократичный процесс, – сказала она. – Посетители смогут увидеть дизайнерскую одежду, показанную со всех сторон и так, как она задумывалась авторами. Очень немногие из нас могут увидеть ее «вживую», только по телевидению».[681]
Кроме того, Маккуин собирался переехать в новую лондонскую студию на Амвелл-стрит, в Клеркенуэлле, и открыть свой новый магазин на Кондуит-стрит. Спонсором выступила японская модная компания Onward Kashiyama. Дизайнер пригласил архитекторов из фирмы Azman Owens, которые переделывали его дом на Хиллмартон-Роуд, участвовать в конкурсе. Ферхан Азман, низенькая, но сильная уроженка Турции, помнит свою первую встречу с Маккуином. «Его репутация была нам известна до того, как мы познакомились, – говорит она. – Я боялась, хотя меня напугать трудно. Но он вел себя очень вежливо, почтительно и любезно. Он показался мне очень талантливым и умным человеком, который знает, что хочет». При первой встрече, посвященной ремонту магазина, Ли рассказал Ферхан и ее компаньону, американке Джойс, о том, каким сам представляет вид здания, и описал им методы своей работы. «Я не похож на Кельвина Кляйна, – сказал он. – У меня нет стиля, – это замечание заинтриговало Ферхан. – Невозможно выбрать куртку или платье и сказать, что это я… Я крою. При создании коллекции я сначала продумываю тему, а потом делаю вещи в соответствии с ней». Кроме того, он признался архитекторам, что питает слабость к достижениям прогресса. Ему хотелось стекло, которое могло бы меняться – превращаться из прозрачного в матовое. Вначале сложная задача встревожила двух женщин-архитекторов – в конце концов, они видели коллекцию The Overlook и знали, что перед ними не обычный модный дизайнер. «Ну и что нам делать? – спросила Джойс у Ферхан. – Он не какой-нибудь Армани».[682]