Сун Чанцзяну. Она рассказала, что последние несколько лет они с дочерью поддерживали друг друга, и столько мужчин непременно хотели воспользоваться ими и тайно начали планировать убийство.

Сун Чанцзян равнодушно спросил:

– Можешь сказать мне, кто когда-то пытался воспользоваться вами?

– Сказать не могу, но я же вижу… – причитала Куан Сяоцзе.

Куан Сяоцзе прошептала на ухо Сун Чанцзяну череду имен, что немедленно вызвало панику среди мужчин. Сун Чанцзян, похоже, соглашался с ее догадкой, потому что непрерывно кивал. В итоге в полицейский участок один за другим вызывали и крепких, и немощных мужчин, не стали исключением даже те, кто лежал на больничной койке. Хотя в конце концов все они один за другим благополучно вышли из полицейского участка, никто не расслаблялся и не смел опрометчиво браниться.

Куан Сяоцзе просыпалась каждое утро, чтобы рассказать другим, что прошлой ночью ей приснилась Го Мэй, что она умерла ужасной смертью, из всех отверстий на ее голове текла кровь, а язык выпал. Однажды ей приснилось, что Го Мэй задушил черной нейлоновой веревкой какой-то мужчина, чей образ был размыт, и похоронил в братской могиле на том берегу Даньхэ. Не дожидаясь, пока Сун Чанцзян и другие начнут действовать, Куан Сяоцзе сама повела несколько человек раскапывать другой берег Даньхэ. Разумеется, они выкопали груды костей, но на первый взгляд это были кости младенцев.

– Прошлой ночью Го Мэй во сне рассказала мне, что кто-то из города изнасиловал и убил ее, а тело похоронил в бамбуковом лесу. Я спросил ее, где этот бамбуковый лес? – рассказала однажды утром Куан Сяоцзе. – Го Мэй сказала, что не может указать место, потому что она никогда не бывала там раньше. Го Мэй никогда не выезжала из Даньчжэня, она доходила только до тех мест, где улицы вымощены.

– Тогда ты должна попросить ее рассказать, кто ее изнасиловал и убил.

– Я спросила ее, кто он, – поведала Куан Сяоцзе. – Она отказалась отвечать. Тогда я спросила, это ветеринар Инь? Она сказала, что нет. Это Юэ Дахэй? Она сказала, тоже нет.

Поэтому, за исключением ветеринара Иня и сапожника Юэ Дахэя, она считала всех мужчин в городе объектами подозрения, и все семьи, где были мужчины, начали активно шерстить. Женщины были недовольны, но мужчины пресекали женские протесты. Они боялись, что из-за найденных при обыске предполагаемых «улик», которые они не смогут объяснить, им припишут преступление, которого они не совершали, поэтому даже просили Куан Сяоцзе прийти в дом с обыском. Какое-то время повсюду бродили злые слухи, и никто не находил покоя ни днем, ни ночью. Все мужчины находились под угрозой, все старались и изо всех сил демонстрировали, что не причастны к истории с Го Мэй, наоборот – хотят как можно скорее найти убийцу, чтобы вернуть в Даньчжэнь спокойствие.

Куан Сяоцзе отправилась в государственную фотостудию, чтобы увеличить фотографии Го Мэй, напечатала несколько десятков, и вскоре на улицах и в переулках были расклеены объявления «Пропал человек». На фото Го Мэй странно улыбалась, но выражение ее лица было серьезное и безжизненное, как на похоронной фотографии.

Сун Чанцзян и несколько полицейских подозрительным взором ощупывали каждого мужчину в городе. Каждый боялся, что взор полицейских задержится на его лице, кто-то притворялся невозмутимым, кто-то пытался защищаться, а у кого-то сдавали нервы, и он готов был заплакать. Сун Чанцзян угрожающим тоном советовал им попытаться вспомнить как можно больше, предоставить полезные зацепки, ведь чем раньше раскроется дело, тем раньше наступит покой.

В это время Ли Сэ, фотограф из государственной фотостудии, внезапно вспомнил, что в последний раз он видел Го Мэй в сумерках четыре дня назад. Он возвращался домой с работы, и в переулке Бологан Го Мэй как раз проходила мимо. Он спросил ее: «У нас новая камера, когда ты придешь фотографироваться?» А Го Мэй притворилась, что ничего не слышит, и поспешно ушла. Запах мятных леденцов от ее тела заполнил весь переулок Бологан. Ли Сэ вспоминал: «Две или три минуты спустя я увидел, что Жун Цютянь идет следом, я остановил его и попросил отдать деньги за фотосъемку, которые он должен уже полгода. А Жун Цютянь оттолкнул меня и бросился туда, куда ушла Го Мэй. Я хотел остановить его, но увидел, что у него в руке железная труба, так что мне пришлось сдаться».

Это, несомненно, была главная зацепка. Весьма вероятно, что Жун Цютянь забил Го Мэй до смерти железной трубой. Сун Чанцзян сразу же включил Жун Цютяня в список подозреваемых под номером один. Новость быстро достигла ушей Жун Цютяня.

Жун Цютянь не воспринял это всерьез и в шутку сказал, я и правда подумывал изнасиловать и убить Го Мэй, потому что мне нравилось, что она так сексуально пахнет мятой, так же соблазнительно, как индийские духи. Хотя Жун Цютянь рассмеялся, как придурок, улыбался он весьма простодушно. Но Куан Сяоцзе, у которой нюх был обострен, учуяла от Жун Цютяня запах мяты и закричала: «Я поймала убийцу! Я поймала убийцу!» Жун Цютянь понял, что дело плохо, и возразил, я просто подумывал об этом, а еще я хотел изнасиловать и убить Терезу Тенг! Куан Сяоцзе привела Сун Чанцзяна к нам домой и раскопала подозрительные места во дворе – под деревьями, в огороде, на травяном склоне позади дома… И, наконец, расковыряли изножье кровати Жун Цютяня, где не нашли ничего, кроме пистолета без шептала с разбитым стволом.

– Где железная труба, орудие преступления? – спросил Сун Чанцзян.

– Это была сломанная водопроводная труба, совершенно бесполезная, – ответил Жун Цютянь. – Я выбросил ее в вонючую канаву возле ветеринарной станции. Я не совершал преступлений с ее помощью.

В поисках железной трубы Сун Чанцзян отвел Жун Цютяня к вонючей канаве возле ветеринарной станции и нашел ее там. Жун Цютянь сказал, что в тот день он подобрал железную трубу по дороге и вообще-то хотел убить ею собаку Хун Цзыцая, потому что она норовила выпрыгнуть со двора и укусить его каждый раз, когда он шел по переулку Бологан. В тот день он не видел Го Мэй и не знал, что она прошла по переулку Бологан. То, что они оба прошли там с разницей в три минуты, было чистым совпадением.

– Я тебе так скажу, хватит двух свидетелей, чтобы суд приговорил тебя к смертной казни, – сказал Сун Чанцзян, запечатывая железную трубу в пластиковый пакет. – Но к тем, кто признал свою вину, проявляют снисхождение. Будь откровенен, расскажи все начистоту, и тебе дадут отсрочку от казни.

Жун Цютянь осознал серьезность ситуации и нашел бесчисленные доказательства того, что он не приставал к Го Мэй, не говоря уже о том, чтобы убивать ее. Все,