обиняков изменил свое заявление и сказал, что Го Мэй – самый здравомыслящий человек в Даньчжэне, у нас в нашем мелком городишке мышиный кругозор, мы погрязли в кознях и интригах, а взор Го Мэй простирается на далекий и необъятный север. Он также многозначительно предупреждал людей: будущее мира находится в руках дальновидных людей с сердцем, способным объять весь мир, и широкими познаниями, и Го Мэй как раз из таких. Все в Даньчжэне, казалось, согласились с мнением ветеринара Иня, стали вежливы и великодушны к Го Мэй и оценили ее, даже гляделись в нее, как в зеркало, чтобы сравнить себя с ней, они начали размышлять. Даже те, кто не мог спать по ночам из-за мыслей, не уехать ли в Шэньчжэнь, обратили взоры на север. Го Мэй, казалось, пробудила Даньчжэнь, изменила Даньчжэнь.

Человек, побывавший в Сибири, заслуживал того, чтобы Жун Цютянь взглянул на него новыми глазами. И тогда Жун Цютянь почуял от Го Мэй запах холодного ветра и снега, ощутил далекую и таинственную атмосферу. Ее тело стало огромной загадкой, оно источало очарование, какого не было у других женщин в Даньчжэне. Жун Цютянь не мог этого понять. В Даньчжэне он оставил любопытство и привязанность и отправился в новое путешествие, захватив с собой только гордость. А Куан Сяоцзе, наоборот, втайне тосковала – она понимала, что Го Мэй окончательно свихнулась и в будущем принесет ей только бесконечные хлопоты и позор. А я всегда была полна восхищения и почти преклонения перед Го Мэй, и мое желание сбежать из Даньчжэня только усилилось – даже если я не могу уйти дальше, чем она, я должна, по крайней мере, пройти хотя бы половину этого пути.

«Лихорадка Го Мэй» продлилась в Даньчжэне довольно долго и достигла своего пика, когда она родила мальчика. В тот день колокольчики за дверью ее комнаты звенели целые сутки. Похоже, надвигался тайфун. На самом деле это шел холодный ветер из Сибири. Холодный ветер заставил Го Мэй дрожать и резко съежиться, а затем из нижней части ее тела вырвалось что-то мясистое. Она узнала в этом младенца, который вылез из ее тела, как рыбка. Она была в такой панике, что растерялась и завопила: «Э Сэсэсээр!» Куан Сяоцзе услышала детский плач, поднялась наверх и увидела Го Мэй, лежавшую в луже крови и кричащую: «Э Сэсэсээр!» Куан Сяоцзе перерезала пуповину и велела покормить ребенка грудью. Го Мэй взяла грудь обеими руками, и, как и ожидалось, оттуда потекло молоко. Она была слаба и умоляла Куан Сяоцзе послать телеграмму «Э Сэсэсээру», попросить его приехать в Даньчжэнь как можно скорее. Куан Сяоцзе увидела стопку возвращенных писем, сложенную на столе. На конвертах значились адрес и адресат: «Сибирь, товарищу Э Сэсэсээру». К каждому письму была прикреплена маленькая белая записка: «Адрес неизвестен, указанный адресат не найден».

Куан Сяоцзе не рассердилась, а старательно притворилась радостной и стала устраивать Го Мэй месячный отдых[47]. Го Мэй в сторонке беспрестанно умоляла ее:

– Скорее отправь телеграмму Э Сэсэсээру.

– Хорошо. Я немедленно отправлю телеграмму Жун Цютяню, – сказала Куан Сяоцзе.

– Да не Жун Цютяню же, а Э Сэсэсээру, – снова и снова поправляла мать Го Мэй.

– Я понимаю, – терпеливо ответила Куан Сяоцзе. – Все наладится, когда Жун Цютянь вернется.

Сделавшись матерью, Го Мэй стала более разговорчивой. Она ходила повсюду с ребенком и искала, с кем бы поговорить, она болтала обо всем на свете, при этом бессвязно и невпопад. У ее собеседников не было времени, а она все не отпускала их, требуя, чтобы ее непременно дослушали. Она втолковывала всем и каждому, чтобы все и каждый непременно поняли: это – дитя Э Сэсэсээра, и оно выглядит прямо как Э Сэсэсээр. Куан Сяоцзе знала, что их семейные нравы пришли в упадок, лицо семьи было потеряно без остатка, а от стыда и деваться-то некуда, ей как будто было стыдно перед каждым жителем Даньчжэня, и перед каждым она старалась извиниться. Но никто не обращал на нее особого внимания, да и вообще историю с Го Мэй никто не принимал близко к сердцу, потому что в Даньчжэне каждый день происходили всякие безнравственные вещи, так что все уже привыкли. Они еще и утешали Куан Сяоцзе:

– Ничего страшного, все наладится, когда вернется Жун Цютянь.

Куан Сяоцзе думала так же. Она часто забегала к нам домой, чтобы справиться о том, как дела у Жун Цютяня в армии.

Однако у нас также не было о нем вестей. Расспросы Куан Сяоцзе как раз заставляли нас невольно вспоминать о нем.

Служба Жун Цютяня привела к тому, что Даньчжэнь внезапно значительно опустел. В нашем доме тоже не стало шума, и каждый спокойно занимался своими делами. Только Жун Яо частенько тяжело вздыхал, иногда бил себя в грудь и топал ногами, глядя в небо. Жун Чуньтяню это надоедало, и он орал: «Жун Цютянь ведь не на поле боя, что ты беспокоишься!» Жун Яо сам не мог сказать, почему он беспокоился о Жун Цютяне. «Он недолго служит, он скоро вернется». Жун Чуньтянь презрительно насмехался над бреднями Жун Яо. Однако у Жун Яо, прошедшего через ураганный огонь и дождь из пуль, предчувствия всегда были удивительно точными. Жун Цютянь действительно вернулся в свой восемнадцатый день рождения. Это был – как и у Жун Чуньтяня, Жун Сятяня, Жун Дунтяня и меня, – день, когда Жун Яо подобрал его на улице. Таким образом, он прослужил всего чуть больше года.

Сначала мы решили, что он просто вернулся на побывку. С ним приехали два солдата, которые сопровождали его «выздоравливать», чтобы после «выздоровления» он мог вернуться в строй. Жун Цютянь не был ранен, у него не было недостатка в ногах или руках, а тело стало еще крепче, чем прежде. Это вселило в меня сомнения. Только Жун Яо и Жун Чуньтянь сразу что-то заподозрили. Притворяясь солидарными, они радушно и искренне поблагодарили обоих солдат за воспитание Жун Цютяня. Суровые лица двух солдат медленно расслабились, и, наконец, когда Жун Яо и Жун Чуньтянь начали угощать их вином и обмениваться с ними тостами, принялись посмеиваться, доброжелательно и сочувствующе. Это также дало мне понять, что Жун Цютянь окончательно распрощался с казармами. Что касается причины, она прозвучала только после того, как Жун Яо немного подпоил обоих солдат. Шесть месяцев назад, чтобы проверить эффективность военной подготовки, на публичной судебной сессии, посвященной решительной борьбе с преступностью, был вынесен приговор группе убийц, которые были признаны виновными в чудовищных злодеяниях. Боец вооруженной полиции Жун Цютянь был ответственным за расстрел одного из заключенных по имени Ма Цзячжо. На только что закончившемся состязании по меткости Жун Цютянь занял первое место в