пошлину,

Да котора завалилась нынь,

Завалилась за двенадцать лет,

65 Рассчитаться ему начисто.

Ведь сряжалися ребятушка,

Сподоблялись в дальнюю дорожку.

Они пошли бы нынь ребятушка

Ко создателю небесному,

70 К пресвятой богородице:

«Не пособит ли нам нынь она,

Нам свезти бы дани-пошлины,

Да которы завалилися,

Завалились за двенадцать лет,

75 Рассчитаться с им бы начисто».

Да тут пошли бы трое ребятушка,

Помолилися создателю,

Как создателю небесному,

Как святой богородице.

80 И они брали коней добрыих,

Заводили они на ко́рабли,

И брали всё дружинушку,

Всё дружинушку хорошую,

Всё хорошую, послушную.

85 Распростилися ребятушка

Нынь с Владимиром-солнышком,

Да бы нать со Апраксией,

Тут с Ильем старым Муромцем,

И распростилися с бога́тырями

90 С малыма, могучима,

Отправлялись все на ко́рабли,

Распростилися, поехали.

Да поклали они сходенки,

Они подняли якоря,

95 Распустили белы паруса.

Они бежали день до вечера,

Темну ночку до бела́ света́.

Пробежали трое суточки

И тут завидели нынь ту землю́,

100 Да землю́-ту Бату́еву.

Там стоят чёрны ко́рабли.

Они подо́брали себе место́,

Тут бы местечко подоткрытое,

Они пристали на свое место́:

105 «Не схватали хошь бы татары ведь,

Нынь татары нечестивые».

Выводили коней добрыя,

Становили белы́ шатры,

И распростилися с дружинушкой,

110 Да с дружинушкой хорошею:

«Если буде мы когда живы́ —

Мы воскликнем вам громким голосом,

Вы спешите тогда к нам скоро-на́скоро.

Не давайте-ко-ся татарам нынь,

115 Подьте ныне в море синее,

Там бы плавайте во море вы.

Мы повезем дани-пошлины,

Мы расплатимся Бату́евы».

Выносили дани-пошлины,

120 Ай тут отправились ребятушка,

Нынь ребята во синё морё́.

Те осталисе на крутом бе́режку:

Да Василий Касимирович,

Да Олешенька Попович брат,

125 Да Добрынюшка Никитич же.

Они пировали тут бо суточки,

Ай столовали они двое тут.

Да на третьи просыпалисе,

Отправлялисе к Бату́ю нынь,

130 Как везти бы дани-пошлины,

Да которы завалилисе,

Завалились за двенадцать лет,

Да не русским ли не выплатить

Всё казне мурзомецкоей.

135 Поезжает нонь Василий Касимирович,

Распрощался с братьями.

Они друг с другом побратовалися,

Назвались родныма братьями,

Чтобы друг друга в горе не выдать бы.

140 Он поставил стальной бы нож,

Он заткнул нынь в столешницу:

«Если буду я живой — не будет нож бы ржа́вети,

Если буду я в неволюшке —

Тут прокаплет кровь бы красная».

145 И он бы сел добрый молодец,

Распростился с товарищам,

Он поехал в столицу нынь,

Нынь к Бату́ю, ему дань везти.

Разъезжал-ко добра́ коня,

150 Он скакал он теперь через башню уго́льную,

Через стену городовую.

Конь копытами да не задел.

Он поставил коня доброго,

Не привязывал коня теперь;

155 «До моего коня и дела нет».

Он пошел к Бату́ю в гридню светлую.

Под им лесенки сгибаются,

Да от рук вереюшки шатаются.

Он не спрашивал у дверей придверничков,

160 У ворот приворотничков.

Он идет в гридню светлую.

Он заходит в гридню светлую

И здоровается с товарищем

Да с тем же с Бату́ем же.

165 «Ты гой еси, добрый молодец,

Ты куда же ныне правишься,

Ты куда перепуть дёржи́шь?

Ты приехал битъся-ратиться,

Али нонь ты за добрым делом,

170 За добрым делом, за сватаньем?»

— «Я приехал к тебе с данью-пошлиной,

Я не биться, не ра́титься,

И с тобой не кровавиться.

Я привез тебе дань-пошлину,

175 Завалилась за двенадцать лет,

Рассчитаться с тобой начисто:

Что как бы сорок сороко́в больших жеребцов,

Сорок тысяч черны́х соболей,

Сорок тысяч золотой казны.

180 Примай от меня да дани-пошлины

Да без бою, без кроволития».

— «Я не приму от тя дани-пошлины

Без бою и без кроволития».

Говорит нынь Василий наш:

185 «Принимай нынь дани-пошлины

Без бою, без кроволития.

Давай теперь играть со мной:

Мы играть станем нынь во шахматы».

Да во первый раз Василий ступил,

190 Во второй раз Бату́й-от сходил,

А во третий раз ступить не мог.

Тут схватил Бату́й Васильюшка,

Он брал за праву́ руку́,

Он повел вон на улицу,

195 Посадил в башню зауго́льную,

Он навесил замок тяжелый тут.

У Добрыни нож стал ржавиться,

Стал он ржавиться, кровавиться,

Говорит Добрыня Олешеньке:

200 «Знать он, добрый молодец,

В неволе сидит-то посаженой».

И он скочил на добра́ коня,

Покатился во чисто́ поле.

Он оставил Олеше нож,

205 И поехал наш Добрынюшка

Ко Бату́ю Кайманову.

Он скакал через стеночку,

Через стену городовую,

Он поставил коня доброго,

210 Он оставил не приказана,

Не приказана, не привязана:

«До моего коня и дела нет».

Прямо идет он в гридню светлую.

Он не спрашиват у дверей придверничков,

215 У ворот приворотничков.

Как осердился наш Васильюшко,

Расходилась кровь горячая,

Распалилось ретиво́ сердцо́.

Он вставает на резвы́ ноги́,

220 Отворяет дверь с ободвериной:

Перед им ведь Добрынюшка Микитич же.

Впереди идет Добрыня нынь,

А позади его Васильюшка.

Они бежали в гридню светлую

225 Ко Бату́ю Кайманову:

— «Принимай дани-пошлины,

Завалились за двенадцать лет,

Без бою, без драки, без кроволития».

— «Не принимаю я так дани-пошлины

230 Без бою, без кроволития».

Говорит нынь Добрынюшка Микитич же:

«Ну и теперича нам бы да Олешеньку».

Тут Олеше не стерпелося,

Он поехал в тое времечко

235 Ко Бату́ю Кайманову.

И они так же пришли да нынь

Да во гридню во светлую,

Да во ле́жню во теплую.

Собирались тут бога́тыри,

240