– Ничтожная поняла, почему ты не хочешь принять помощь от Валентина, но почему ты отказала нареченному Руппи? Ты говоришь о нем хорошо, и он устроит папеньку…

– Я ему пыталась объяснить, но, кажется, у меня ничего не вышло, правда, я не стала ему признаваться в одной вещи, но тебе скажу.

– Но я не хочу вырывать из твоей раковины жемчуг!

– Почему? – Подруга так и держала шкатулку. – Ты мне рассказала про себя, нужно, чтобы и ты про меня знала, иначе нечестно. Понимаешь, я люблю монсеньора Рокэ. Я думала, это прошло, и оно в самом деле прошло, но теперь мы опять увиделись, и все вышло, будто в первый раз… То есть не как раньше, когда он пришел в дом бабушки, а как если бы я его прежде не видела. Папенька довел нас до самого близкого Холода, потом пришла кобыла, я тебе как-нибудь про нее расскажу, и мы поехали на огонь, только он очень долго был как звезда на горизонте, то есть никак не приближался, просто впереди светило, и это была не Ретаннэ, ее я знаю. Герард спал, я – нет, но, кроме звезды и папеньки, ничего не было, хотя я знала, что есть, и помнила, куда нам нужно. Я испугалась, что папенька плутует, и тут звезда вспыхнула и стала костром, а папенька сказал, что мы на месте, и дальше им с кобылой дороги без зова нет. Герард проснулся, и мы с ним пошли пешком, но нас скоро заметили и отвели к Уилеру. Я очень обрадовалась, потому что он все понимает, начала объяснять, и тут появился монсеньор Рокэ. Со мной он почти не говорил, только с Герардом, ведь мы все и затеяли, чтобы доложить про бесноватых дриксов… Монсеньор расспрашивал Герарда, а я сидела у другого костра с виконтом Валме и герцогом Эпинэ…

– Нареченным Робером?!

– Да. Я так рада, что он жив и с Монсеньором, теперь с ним будет все хорошо. Какая я глупая! Я же знала, что вы с Робером друзья, и ничего ему про тебя не рассказала…

– Ничтожной довольно, что он жив и с тем, кого зовут Рокэ!

Подруга не хочет нести нелюбовь, а даст счастье! Только как их с первородным Робером свести, чтобы они разглядели главное? Повелевающий Молниями – герцог, как и хочет папенька, а весна в глазах Сэль вытеснит из сердца первородного осень и грусть по ничтожной.

– Сэль, я хочу увидеть герцога Эпинэ, это можно?

– Мы напишем Герарду, то есть ты напишешь господину Эпинэ, и мы вложим твое письмо в мое.

– Я буду писать всю ночь, – пообещала гоганни и поняла, что хочет сейчас же взяться за перо. – Не встречала ли ты рядом с герцогом Робером воина Дювье?

– Нарочно я не спрашивала, а видела только наших «фульгатов», но ведь можно спросить.

– Ничтожная спросит. Ты не договорила про нареченного Рупертом и про то, чем он плох.

– Он не плох, ты что?! Просто он похож на монсеньора Рокэ – так похож, что они сумели обмануть дриксенскую армию и выиграть сражение. Он любит меня, а я, когда на него гляжу, вспоминаю Монсеньора… Как он говорит с Герардом, встает, поднимает с земли плащ, велит обо мне позаботиться, называет тех, кого берет с собой… Ой, чуть не забыла!

Подруга бросилась в прихожую, и Мэллит побежала за ней. Закричал лежащий на ступеньке кот: его не коснулась ничья нога, но он был удивлен и потому обогнал всех. Мэллит была последней, она подошла, когда Сэль уже клала назад свою куртку.

– Ты нашла, – спросила гоганни, – или потеряла?

Селина разжала кулак, и Мэллит увидела кольцо, пригодное для мужчины. Золотое, с черным камнем и сплетенными буквами, оно было красивым и строгим.

– Видишь? – Подруга указала на обратную сторону, где изгибался похожий на вихрь знак. – Я видела такой только в доме Монсеньора, значит, кольцо продал живший там кукушонок. Брать чужое нехорошо, но выкупить было не у кого, мастера на наших глазах прикончили бесноватые. Я испугалась, что кольцо в суматохе потеряется, вот и стащила. Сначала я думала отдать его монсеньору Рокэ, а теперь хочу оставить себе на память; ведь если я уеду в Кагету, мы больше никогда не увидимся.

– Я сделал, что мог, – герцог Ноймаринен, полуседой великан в маршальском мундире, держался с большим достоинством. – Поверьте, оттягивать знакомство с ректоратом Олларианской академии больше, чем на несколько дней, недальновидно. Паства и епископы отдаленных провинций могут ждать долее.

– Но не слишком, – подхватила статная моложавая дама, несомненно мать больше не появлявшейся Урфриды. – Нам не хватает пастырского внимания, но об этом потом. Сперва ужин.

– После которого я, с вашего разрешения, – Ноймаринен учтиво поклонился Матильде, – буду просить его высокопреосвященство о приватном разговоре. Сейчас же, ваше высочество, позвольте вашу руку. Моя супруга настояла на том, чтобы вас к столу проводил я, причем парадной анфиладой.

– Ничего не могу с собой поделать, – герцогиня улыбнулась Бонифацию, показав чудесные для ее возраста зубы. – Знакомство с главой Церкви слишком значимое событие, чтобы обойтись вовсе без церемоний. Ужин, ваше высокопреосвященство, как вы и хотели, очень скромен, но дорога к нему проляжет средь трофеев и достойных их картин. Я слишком много сил вложила в оживление Старой Придды и хочу немедленно похвастаться достигнутым, хотя тщеславие и грех.

– Но не тогда, – утешил Бонифаций, – когда радеют не о себе, но о славе Талига. Я с радостью предоставляю супругу заботам Проэмперадора, а сам, многогрешный, предлагаю помощь свою дщери духовной.

– В таком случае, – герцог красиво поклонился, – позвольте.

– Благодарю.

Ее высочество без возражений оперлась о руку бывшего регента Талига, не преминув прикинуть, как вечером выведет разговор с супругом на очередного маршала, тем более что маршал был хорош. Попадись Ноймаринен Матильде лет двадцать назад, ее высочество сперва задалась бы вопросом, где его носило раньше, а потом попыталась наверстать упущенное. Сейчас подобных желаний не возникло – Бонифаций был не хуже.

– Осторожно, – сильные пальцы уверенно сомкнулись на локте, – здесь двойная ступенька.

– Я вижу.

– А вот я не всегда. Никак не привыкну к этому повороту.

Ноймаринен приятным голосом говорил банальности, Матильда, не задумываясь, отвечала, заодно разглядывая без преувеличения огромный дворец. Вне всякого сомнения, старый, он сиял свежей позолотой и не успевшим потускнеть хрусталем, но безвкусицей это не казалось, разве что блеска могло быть чуть поменьше. Перед огромным зеркалом принцесса не выдержала и осведомилась, давно ли оно тут.

– Вас что-то смущает? – ушел от прямого ответа спутник.

– Тут уместней картина, – объявила алатка, не без удовольствия разглядывая свое отражение. Супруга духовной особы обязана бежать излишней роскоши, и Матильда с готовностью сбежала от париков и камеристок. Недели в седле и свежий воздух забрали у нее лет десять, если не пятнадцать, а богоугодный черный ей всегда шел и отлично дополнялся сапфирами. Кэналлийский гарнитур тактично намекал на благосклонность регента, хотя преподнес его Баата. Небесно-синие камни были хороши, но алатка куда больше ценила подаренную Этери сетку для волос, в которой непокорные лохмы приобретали благопристойный вид.