согласился керр Штайнер. – Было бы значительно проще, прихвати они новых кукол Агнесс. Но раз не повезло, обойдемся своими силами, – он посмотрел на Юргена, и тому очень не понравилось задумчивое выражение на лице профессора. – Как ни прискорбно, пора прощаться, керр Фромингкейт. Дорогая, будь добра, попроси своего мальчика нам помочь.

Катрин проигнорировала просьбу.

– Драма достойна театральной сцены! Детектив отринул присягу, чтобы защитить свою преступную возлюбленную от рук жестоких палачей! Как геройски! Как трогательно! Bellissimo! Хотя, подозреваю, эта история не найдет должного освещения в искусстве. – Тут профессор обнаружил, что девушка не спешит отдавать приказ. – Почему ты медлишь?

– Лучше я сама выйду к ним.

Катрин, пряча дрожь в пальцах, смяла подол юбки.

– Тебе не хватит сил. Ты немало потратилась, добывая нам карету, и особенно этого песика. Пускай принесет хоть какую-то пользу.

– Я справлюсь! – от недавнего спокойствия Катрин не осталось и следа: в двух словах скрывалось столько эмоций, что, если бы не притворство ранее, Юрген решил бы, будто она в отчаянии.

Профессор наклонился, зарываясь в саквояж. Первым он выложил ваффер, к которому Юрген, забыв о связанных руках, непроизвольно потянулся. Следующими керр Штайнер достал и использовал носовые фильтры, похожие на те, которые вставляют шахтеры перед спуском в забой. Последним на свет появился флакон духов.

– Вы… не смейте!

Катрин возмущенно вскочила, зашипела, ударившись макушкой о потолок.

– Сядь!

Керляйн обессиленно рухнула назад, сверля профессора взглядом, где странным образом смешались мольба, ненависть, обожание и презрение.

– Так-то лучше, – удовлетворенно кивнул керр Штайнер, щедро заливая содержимым флакона носовой платок. – Будь хорошей девочкой, не забывай о манерах. Если нам немного повезет, твоя дрессированная собачонка скоро к тебе вернется.

Экипаж наполнил едкий запах сгнивших фруктов, кошачьей мочи и уксуса, от которых легкие жгло так, что хотелось выцарапать их из груди. И одновременно уткнуться носом в тошнотворно воняющий платок и потерять рассудок, как кот от корня валерианы. Юрген попытался задержать дыхание, но искушение оказалось сильнее, и пленника хватило лишь на то, чтобы усидеть на месте.

– Теперь вы… – проигнорировав очередной призыв отпустить заложника и сдаваться, профессор обернулся к стажеру. – Сейчас вы возьмете эту мерзкую вещицу, – керр Штайнер продемонстрировал ваффер, – и выйдете наружу. Если вам зададут вопрос, ответите, что все в порядке. Приблизитесь к коллегам и, когда услышите мой голос, выстрелите в того, кто будет рядом. А потом убьете остальных.

– Не смейте использовать его!

Катрин попыталась встать, не удержалась и сползла на пол, точно человек, у которого внезапно отнялись ноги. Ее беспомощность вызывала жалость… но ведь она огорчила профессора, а значит, заслужила наказание, верно? Или нет?

– Если запомнили, повторите приказ, – не обращая внимания на спутницу, керр Штайнер нежно заправил платок стажеру за воротник.

Какая-то часть Юргена, сохраняющая способность к критическому мышлению, повторять не хотела, но губы зашевелились сами по себе, воспроизводя слова. И это было… правильно! А та часть за мутным стеклом, что, леденея от ужаса, кричала об обратном, ничего не понимала. Та часть нудила о первом отделе, который не догадывается, какой силой обладает Катрин, а значит, будет застигнут врасплох. Но Юрген не знал, почему его должно волновать благополучие первого отдела.

Профессор чиркнул ножиком по веревке, освобождая пленнику руки, протянул пистолет. Стажер неуклюже взял оружие, открыл дверцу и выбрался наружу, в холодные зимние сумерки.

Мир дрожал, расплывался, и сосредоточиться на цели удалось не сразу. Луцио и Дидрич опасливо выглядывали из-за раскрытых дверец манаката, Мориц заходил с противоположной стороны, от лошадей. Почему их всего трое, ведь они не могли не понимать, насколько опасен профессор Штайнер? Больше не поместилось в машину? Или так спешили, что не успели предупредить коллег из полиции?

Кто-то внутри него просил: «Не надо!». Но стажер не понимал, о чем он-второй говорит. Не надо что? Радоваться своевременному появлению друзей? Идти к ним? Стрелять в них?

Юрген шагнул к Луцио, и тут же стажера ударило в грудь, толкая назад. Ноги подкосились, и он упал навзничь. Разрывая ватную тишину, звучали отрывистые команды Луцио и Морица. Отчаянно выла Катрин: девушка отпихнула пытавшегося удержать ее профессора и бросилась наружу. Голубые глаза были такими же мокрыми, как небо. То плакало холодными льдистыми слезами, сожалея о чем-то.

О чем оно сожалело?

Неужели… о нем?

Следующей Юргену пришла мысль, что ему прострелили грудь и теперь он умирает. Каждый новый вздох давался с огромным усилием, но боли не было, а может, он ее уже не чувствовал. Только холод, что ледяными прожорливыми змейками расползался от кончиков пальцев, охватывал запястья и лодыжки, вверх к локтям и коленям, и выше… Когда змейки доберутся до сердца, наступит финал.

Мысль о смерти почему-то не пугала. И даже несла облегчение. Он больше никому не причинит вреда. Он никого не хотел убивать.

Юрген закрыл глаза.

Глава двадцать третья

Его похоронили.

Могильная плита давила на грудь неподъемной тяжестью. Конечности наполнили ватой, привязали по стопудовой гире, и даже мысль о том, чтобы пошевелиться, вызывала категорический протест.

Потом пришли звуки и… боль. Дышать стало легче, зато кто-то с заслуживающим лучшего применения упорством пытался прокрутить его ноги и руки через мясорубку, и Юрген захотел вернуться обратно в «могилу». Когда пытка стала невыносимой, молодой человек застонал и… открыл глаза.

Из тьмы проступили беленый потолок, грязно-желтые больничные стены, чугунная спинка кровати, керр Гробер и Ворон – последний уткнулся носом в угол, как водящий в прятки, и безуспешно мимикрировал под окружающий интерьер. Шторы задернули, и в палате царил успокаивающий полумрак. Могильная плита оказалась тяжелым стеганым одеялом, которым кто-то укрыл пациента, уберегая от холода.

– Я… жив?

Удивление на какое-то время перевесило даже боль.

– Жив, – подтвердил керр Гробер. Потянулся к портсигару, опомнился, что находится в госпитале, и спрятал его обратно. – Хотя, полагаю, в ближайшие несколько часов сильно об этом пожалеешь.

Юрген уже жалел. Суставы ломило так, что хотелось выть.

– Если станет невмоготу, попроси у сестер милосердия морфий. Но я бы не советовал злоупотреблять: если верить керляйн Висеншафт, в этом случае восстановление затянется. А так полсуток мучений – и снова в строю, – невесело пошутил Луцио. А потом внезапно прищурился: – Лучше скажи, не хочешь ли ты сделать что-нибудь странное?

– Единственное, чего я сейчас хочу, это сдохнуть. Чем вы вообще в меня стреляли?

– Шоковая пуля, – обер-детектив расслабился: его полностью удовлетворил ответ стажера. – Экспериментальная разработка нашей оружейной, предназначена для захвата противника без причинения значительного вреда здоровью. Теоретически. К сожалению, некоторые постэффекты алхимикам пока не удалось убрать, – во взгляде керр Гробера