— Пейте!

Настя в ужасе уставилась на нее.

— Пью за свою сестру, отвожу от нее беду, — произнесла Аглая как бы от ее имени и залпом осушила стакан.

Все последовали ее примеру. Аглая подняла руки вверх.

— Повторяйте за мной… Отпусти ее!

Остальные послушно воскликнули:

— Отпусти ее! Отпусти ее!

Воздух ни с того ни с сего наполнился пылью и песком, которые летали так, словно началась буря, — женщин слепило, резало глаза, пыль забивалась в нос, в рот и в уши. Больше всего хотелось закрыть лицо руками и свалиться на пол — закрыться, спастись, но Аглая продолжала кричать, и все вторили ей, пока вдруг вся мерзость, которая носилась в воздухе, не завертелась по спирали, не собралась в ком, который неожиданно упал прямо в середину круга камнем и подкатился к ногам Насти. Все с облегчением вздохнули, а Настя с подозрением уставилась на камень.

— Ты должна раскрошить его, — сообщила Аглая. — Настя! — Голос у нее сорвался. — Кхе-кхе… — откашлялась она. — Это очень важно. Представь, что это ком сухой грязи, представь, что ничего не стоит растоптать его в пыль, представь, что ты все можешь! Сконцентрируйся!

Настя в ужасе смотрела на камень, который выглядел очень прочным.

— Не спеши! — предупредила Аглая, у которой от волнения со лба струями стекал пот. — Не торопись…

Настя долго поедала глазами камень, пока вдруг выражение лица у нее не изменилось. Оно стало злым и насмешливым, и девушка резко, словно боялась упустить состояние, наступила на камень и растоптала его, словно хлебную корку.

Аглая с облегчением выдохнула. Она схватила кувшин с водой, полила крошки и произнесла:

— Уходи от нас, беда, уходи от Александры, отпусти ее навсегда.

И месиво будто утекло сквозь пол, не оставив и следа на камнях.

— Все! — сказала Аглая и закрыла глаза. — Получилось!

Женщины с радостными воплями бросились друг к другу, принялись целоваться и обниматься. Все устали, были буквально выжаты, но от ощущения сопричастности к чему-то необыкновенному, великому на время позабыли об этом.

Когда они поднялись наверх, Марина воскликнула:

— Не поняла! Сколько времени-то?

На улице рассветало — сквозь туман поднималось бледное зимнее солнце.

— Восемь утра, — ответила Аглая, которая сильно побледнела и осунулась.

— То есть мы провели в подвале восемь часов? — ахнула Настя.

— Да… — Аглая рухнула на стул. — Ань! Дай бальзам, который Амалия пьет, а то помру.

Анна метнулась к буфету, вынула желтую старую бутыль, налила в бокал бальзам и отнесла сестре. После чего присмотрелась к остальным, вынула еще двенадцать бокалов и разнесла по гостям. Выпив, все порозовели, ожили и принялись с воодушевлением обсуждать то, что с ними произошло.

— Я думала, мне голову на части разорвет! — гудела толстая смешная тетушка с кудрявыми волосами ниже плеч.

— А мне казалось, что я ногами как будто на раскаленных углях стою! — ахала и охала стройная высокая женщина.

— Мам, свари мне кофе! — попросила Настя.

— Зачем тебе кофе? — удивилась Анна. — Сейчас спать ляжем.

— Я за Сашей поеду, — сообщила Настя, и все на нее уставились.

Женщины были так возбуждены колдовством, что на время забыли, для чего собрались.

— Какая ты умница! — Аглая кинулась к ней. — Конечно, я сейчас сделаю тебе кофе, а ты пока иди в ванную, прими душ. Можешь взять мой шоколадный гель для тела. Вызвать водителя?

— Да, — кивнула Настя.

Через час она села в машину, закурила, посмотрелась в зеркало и обратила внимание, что зрачки у нее до сих пор как у кошки. Настя хихикнула, нацепила темные очки и спросила у водителя:

— Вы владеете приемами самообороны?

Тот нисколько не удивился, кивнул и предложил как ни в чем не бывало:

— Можно еще за ребятами заехать…

Настя радостно согласилась, сразу представив: вот она приедет за Сашей в окружении бравых парней и вырывает сестру из рук поверженного врага.

* * *

Саша поспала часа два. Всю ночь Матвей ее мучил: то заставлял отвечать на дурацкие вопросы, таскал за волосы, если его не устраивали ответы, то прижимал к груди и плакал, то пинками загонял в угол и орал… У Саши от боли, обиды, унижения и страха все перемешалось — она не чувствовала времени, не понимала, сколько часов длится этот кошмар. Если бы она была обычной женщиной, она бы или сбежала, или врезала бы мучителю как следует, или еще что-нибудь сделала, но… При мысли о том, что кошмар не закончится, что это — навсегда, на всю жизнь, Саше делалось тошно, невыносимо страшно. Но крик ужаса и боли застывал где-то внутри ее — казалось, что она проглотила вилку и теперь та дерет и царапает внутренности…

Этот сукин сын Матвей уже спал — с вполне довольной физиономией, а Саша долго лежала и тряслась. Ее колотило, и невозможно было успокоиться. Но в конце концов сознание смилостивилось и отключилось. И вдруг какой-то шум разбудил ее. Какой-то шорох… Или показалось? Вроде нет — в доме и правда кто-то есть. Воры? Или Алина привезла обратно своего гуманоида?

— Твою мать… Да где же она? — послышался знакомый голос.

А Саша поняла, как от радости люди получают инфаркт. Этого не может быть!

— Настя… — тихо позвала она, на время даже забыв о Матвее.

— Саша! — заорала Настя. — Саша!

Послышался топот, потом грохот, мужские голоса, и в комнату ворвалась Настя.

— Сашка!.. — закричала Настя, но осеклась, заметив, что сестра выглядит как мумия. — Что с тобой? — ахнула она, вглядевшись в бледное лицо с кругами под глазами.

— Не понял… — пробормотал Матвей, приоткрыв один глаз.

А Саша вспомнила, что сестре ничего говорить нельзя. И… что все у нее безнадежно.

— Насть, все в порядке… — Она попыталась взглянуть на сестру с удивлением. — Ты чего вообще здесь делаешь?

Матвей в это время встал с кровати, натянул брюки и, озадаченно глядя на Настю, спросил почему-то у Саши:

— Что происходит?

— Саш, я все знаю, — не обращая внимания на Матвея, сказала Настя. — Света нам все рассказала. Поехали домой.

Саша закрыла лицо руками, положила голову на колени и простонала:

— Не могу… Насть, правда не могу.

— Я не понял, тут у нас что, Красный Крест приехал? — встрял Матвей.

Он подошел к Насте вплотную и смерил ее презрительным взглядом с ног до головы.

— Отвали, а? — даже не глядя на него, бросила Настя и подошла к Саше. — Ты не понимаешь. Все уладилось. Теперь он ничего не может тебе сделать.