видом улыбнулась. Святополк исподлобья глянул на неё и чуть заметно одобрительно кивнул.

«Вовремя жена вмешалась. Мне бы от стрыя досталось на орехи! И всё из-за этого Фармана! – пронеслось у него в голове. – Да нет, не только из-за него. Все они тут, в Новгороде, меня недолюбливают! Вольные люди! Леготные грамоты!»

Он незаметно стиснул под столом десницу в кулак.

Глава 53. На Тимише

Кони мчались по ковыльной траве наперегонки с лёгкими шарами перекати-поля. Пыльные уста всадников иссохлись, руки почернели и измозолились от грубых поводьев, лица обжигал горячий ветер. Безлюдье царило на бескрайних просторах, всякая живность попряталась от знойных солнечных лучей, только четверо комонных бесстрашно неслись по шуршащей траве.

– Тимиш, – указал проводник-волох на мелькнувшую впереди посреди дикого разнотравья узкую ленточку реки.

– Приехали. – Коломан резко натянул поводья и, отплёвываясь, обернулся на слугу – высокого подростка в войлочной шапке. – Помоги сойти с коня!

Талец устало смахнул со лба пот и спешился вслед за королевичем.

Вчетвером они оторвались от остальной рати и не один час галопом скакали под палящим солнцем.

– За Тимишем на многие вёрсты – ничья земля. Селятся волохи[230], многие из них – данники печенегов, – разъяснял Коломан, указывая поданным слугой посохом на восток. – Отсюда они и налетают на наши сёла и города. Жгут, грабят, убивают народ. После них остаётся один пепел и дым.

– Знакомые дела, – мрачно кивнул Талец. Он осмотрелся по сторонам, задумчиво прошёлся по траве, взобрался на невысокий приречный холм.

Глубокая складка пробежала по челу молодца, он быстро спустился обратно и сказал:

– Есть у меня задумка, крулевич.

– Говори! – Коломан оживился. Он мыл руки и лицо водой из поданного отроком кувшина.

– Длани смозолил. – Морщась от боли, королевич взирал на свои истёртые в кровь ладони. – Кирие элейсон! Грехи тяжкие!

– За холмами, мыслю, надоть засадной полк поставить. С реки его не видать. И сторожи по степи рассыпать.

– Печенеги пойдут по шляху. – Коломан показал посохом на узкую пыльную дорогу, петляющую за небесно-голубой гладью Тимиша. – В этом месте есть брод.

– Тогда тут вот мы их и подстережём. Повадки степняков мне ведомы. Нападают они всякий раз кучей, лавой. Как бой завяжется, засадной полк выскочит – и печенегам в спину. Об одном тя прошу, крулевич: отряди меня в тот полк.

– Отряжу, – кивнул Коломан. – И не просто отряжу – во главу полка поставлю. Едем назад, к войску.

Слуга помог ему взобраться в седло. Опять, вздымая пыль, понеслись четверо всадников по дикому полю.

…К воинскому стану они подлетели уже вечером, в свете багряной зари.

– Барона Карла, воеводу Уголана ко мне в шатёр! – властно приказал Коломан, едва они спешились. – И ты, Димитрий, иди тоже.

Они сидели на кошмах друг против друга. Немецкий барон Карл, краснорожий пожилой немец, родом из Саксонии, облачённый в кольчугу, в бутурлыках[231] на ногах, смотрел на Тальца с нескрываемой неприязнью. Воевода Уголан, дикий косматый угр в кольчужном калантыре, хитровато щурил узкие глаза и кривил в усмешке сухие губы.

– Тако, как ваши ратники привыкли биться, отрядами-заступами, супротив печенегов не пойдёт, – говорил не спеша, взвешивая каждое слово, Талец. – Не люб мадьярам ближний бой – на мечах, на саблях. Токмо бьют ворогов издалеча, стрелами.

– Что в том плохого? – перебил Тальца Уголан. – Любой наш воин бьёт на лету жаворонка в небе.

– Вот слушаю тебя, воевода сильный и могучий, и дивлюсь: нешто[232] печенеги – жаворонки?! – Талец развёл руками и через силу рассмеялся.

– Дорогой герцог, не пристало вам слушать этого нечестивого схизматика! – возмутился барон Карл. – Положитесь на нас, немецких рыцарей. Мы разнесём в клочья всю эту печенежскую сволочь! Доблестные германцы не раз крушили разрозненные толпы дикарей! В трудные часы они всегда были опорой вашего покойного отца, короля Гезы!

– Наш дорогой барон, вероятно, забыл, как улепётывал от одной такой нестройной толпы. Вместе с лучшими германскими воинами, – насмешливо заметил Коломан. – Нет, Димитрий прав. Нужно собрать все наши силы в кулак и ударить по проклятым грабителям! – Коломан гневно стиснул пальцы.

Лицо его исказила судорога боли – кровавые мозоли давали о себе знать.

– Дозволь продолжить, крулевич, – попросил Талец и, уловив одобрительный кивок Коломана, промолвил: – В засадной полк, разумею, выделить надоть лучших мечников. Чтоб перенять печенегов у брода, не дать им уйти, взять в полон жён их и детей. Новые христиане будут, новая паства вашему папе, новые подданные крулю. Вели собирать людей. Мыслю, полк мой должон сей же нощью на Тимиш уйти.

– Правильно думаешь, – согласился королевич. – Иди. И да помогут нам Бог и Божья Матерь!

Он перекрестился на икону Богоматери, знаком велел всем выйти, опустился на колени и зашептал молитву.

…Над степными курганами всходило золотистое солнце. Тишина царила вокруг, только журчал на дне оврага ручей да щебетали в дубравах и перелесках пробудившиеся птицы. Талец, прикрываясь ладонью от солнца, глянул за реку. По пыльной дороге катились шары перекати-поля, на ветру колыхались высокие цветки подсолнечника, мелькнул в траве пушистый хвост степной лисицы – корсака.

Талец неторопливо спустился в овраг. Там стояли осёдланные кони, вокруг них смуглолицые угры играли в зернь и шумно спорили. На Тальца смотрели с насторожённостью и опаской, замолкали, когда он подходил, знали: этот молодой русс в большой милости у королевича Коломана.

Громко зашуршала трава, раздался топот копыт и плеск воды в реке. К Тальцу подлетел, резко осадив статного буланого коня, волох из сторожи. Голову всадника покрывала чёрная баранья шапка, туловище и плечи облегал лёгкий жупан[233], на поясе бряцал широкий кривой меч.

– Воевода, печенеги идут к броду. За рекой слышен скрип телег. Большая рать движется.

Талец подозвал начальников отрядов – сотников и десятников, коротко приказал:

– Изготовьтесь к бою. Костры потушите, оседлайте коней. Будем сожидать. Дам знак, налетим!

Молча слушали его опытные бывалые воины с посечёнными саблями лицами. За плечами у каждого из них была не одна битва, и многие с явной неохотой подчинялись велениям никому не ведомого юнца.

«Жаль, короля Ласло нет тут с нами», – вздыхали они про себя, с сомнением думая об уродце Коломане, который поставил их под начало молодого иноземца, ещё ничем не проявившего себя в жаркой сече.

Прячась в высокой траве, Талец и его люди затаив дыхание смотрели на шлях. Вот заклубилась вдали пыль, поднялись в воздух стаи галок и воронья, раздался так хорошо знакомый Тальцу скрип несмазанных колёс. Нестройной толпой, лавиной растекались по степи всадники на низкорослых конях, в мохнатых шапках, в кожаных доспехах, некоторые – в броне и юшманах. С дикими гортанными воплями и