было, включая себя. Отчасти в силу своего ребяческого неумения справляться с повседневными делами, отчасти оттого, что, в отличие от Гайдна, он был лишен дипломатического дара, необходимого для того, чтобы получить и удержать место (то есть был неспособен делать то, что ему велят). Слова курфюрста Баварии звучали до боли знакомо: «Но, дитя мое, у меня нет вакансий»[525]. На пути в Мюнхен с тем, чтобы попытать счастья там, он побывал в других центрах музыкальной жизни, в том числе в Аугсбурге, где встретил свою юную двоюродную сестру (еще одну Марию Анну), и в Мангейме, где услышал знаменитый оркестр, познакомился с контрабасистом Фридолином Вебером и его семьей и безоглядно влюбился в его дочь, 17-летнюю Алоизию, талантливую певицу. 3 июля 1778 года в Париже умерла мать Моцарта. В 1779 году он получил свой второй пост в Зальцбурге в качестве придворного органиста (первый пост третьего концертмейстера и скрипача, который он занимал в 13 лет, был без жалованья). В 1780 году он отправился в Мюнхен, где в начале 1781-го прошла премьера его оперы-сериа «Идоменей». В том же году его вызвал в Вену его начальник, зальцбургский архиепископ Коллоредо, с которым Моцарт разорвал отношения после страшного скандала («…я ненавижу архиепископа до бешенства»[526])[527]. В оставшиеся десять лет Вена станет ему домом.

Люди, окружавшие Моцарта, и их истории позволяют нам увидеть лучше и его. Когда нетерпеливый Коллоредо удержал гонорар Михаэля Гайдна, поскольку тот был болен (или же, возможно, с похмелья) и не смог выполнить заказ, Моцарт сам закончил пьесу и доставил ее, подписанную именем Гайдна, а другу ничего не сказал. Его постоянно окружали семьи с дочерями подросткового возраста: Видеры, Каннабихи, Веберы. Его привязанность к ним была скорее общего порядка. «Если бы мне пришлось жениться на всех, с кем я шутил, то у меня запросто могло бы оказаться 200 жен»[528], сообщал он в свою защиту разочарованному отцу, до которого доносились ходившие по Зальцбургу слухи, когда его сын проживал у Веберов в Вене, – слухи, которые в итоге оказались правдой)[529]. Ему нравились грязные слова, которыми он изобретательно наполнял корреспонденцию, особенно с сестрой и кузиной, вперемежку с критикой, хирургически препарировавшей коллег-композиторов и музыкальную политику. Подобно многим творческим людям, он любил вставать рано и приступать к работе до исполнения своих обязанностей педагога и музыканта. У него всегда было хрупкое здоровье. Он любил обычный отдых – прогулки с собакой и стрельбу по мишеням. Его отношения с отцом были самыми знаменательными и печальными во всей истории музыки. Мать же, напротив, была фигурой едва неразличимой, как и ее дочь: в его драме они играли крайне скромную роль в силу эпохи и собственного характера.

Моцарт: характер и ранние сочинения

Сочинения Моцарта того времени – результат вечного конфликта между необходимостью зарабатывать на хлеб и желаниями композитора. Мозг Моцарта постоянно был занят музыкой. Однажды он сообщил, что «две недели не писал музыку… разумеется, писал, но не на бумаге…»[530]. Его творческая эволюция была постоянной и непрерывной, тесно связанная с повседневной практикой музыканта на службе. Одни заказы нравилась ему больше, другие меньше: однажды он сообщил отцу «Я не выношу флейту»[531], отчасти оттого, что Фердинанд де Жан, заказавший ему три концерта, недостаточно, по его мнению, заплатил (скорее всего, это было не так). Сказалась ли такого рода неудовлетворенность на музыке – очаровательной, но не слишком увлекательной, в отличие от, скажем, более поздней музыки для кларнета? Напротив, его восхитительно лирические концерты для флейты и арфы 1778 года более содержательны, возможно, оттого, что были заказаны весьма музыкальным парижским графом и его юной дочерью.

Ранние оперы, сериа и буффа, заслужили восхищение слушателей, однако «Идоменей», сочиненный после вынужденного пятилетнего перерыва в их написании, демонстрирует, насколько за это время развилось драматическое мастерство Моцарта. Премьера «Идоменея» прошла в Мюнхене в 1781 году; опера стоила ему большого труда: он постоянно ссорился по творческим вопросам с постановщиком, либреттистом и певцами, сообщая, что его первый Идамант был «занозой в заднице» и «…посреди арии у него частенько не хватает дыхания…», а тенор, Раафф, – «статуя»[532], хотя Моцарт ценил его любезность и многолетний профессиональный опыт («его седины внушают уважение»)[533]. В наше время Моцарта любят не за серьезные оперы, а за его комические творения в этом жанре. Но «Идоменей» – смелая и успешная попытка создания нового типа динамичной музыкальной драмы, отходящей от условностей оперы-сериа, – попытка, которая нашла примечательное отражение в его переписке с отцом. В ней есть изумительные вокальные партии, оркестровые и, в особенности, хоровые эффекты (в частности, величественный шторм во втором акте, написанный под явным влиянием Глюка) и главный герой генделевской глубины – трудно поверить, что его создал 24-летний Моцарт. Он по праву гордился сочинением – это единственная опера, о которой до нас дошла обширная переписка, так как Моцарт был в Мюнхене, а его отец в Зальцбурге: работа подлинного, хотя и еще не до конца раскрывшегося театрального композитора.

Ранние симфонии были его визитными карточками во время путешествий: зрелости в этом жанре он достигает в мелодически богатых до-мажорной, соль-минорной и ля-мажорной симфониях 1773–1774 годов. В конце 1770-х годов он стал разрабатывать стиль, который его отец презрительно именовал «мангеймским маньеризмом» знаменитого оркестра (возможно, оттого, что Леопольд с подозрением относился ко всему мангеймскому, в том числе и к очарованию сестер Вебер). Моцарт, разумеется, к модным оркестровым эффектам относился с юмором: «Я, конечно, включил le premier coup d’archet [характерный вступительный удар смычков скрипок]… какого шуму среди этих ослов здесь [в Париже] этот фокус наделал… Черт меня побери, если я слышу тут хоть какую-то разницу…»[534] Эволюция заметна и по его квартетам – от ранних зальцбургских «дивертисментов» (фактически небольших симфоний для струнных) до зрелой камерной музыки в сочинениях для Милана 1772 года и венских квартетов 1773 года, в которых он подражает Гайдну, все еще не до конца усвоив этот стиль. Как и в случае с оперой, он сделал продолжительный перерыв в написании квартетов – десять лет.

Моцартовед Альфред Эйнштейн замечательно характеризует ранний стиль композитора как стиль «доморощенного Гайдна»[535][536]. Он также полагает, что Моцарта 1770-х годов «Гайдн, что называется, сбил… с толку»[537][538]. В то десятилетие, когда они знали музыку друг друга и восхищались ею, но еще не были знакомы, между ними, при всем различии, уже устанавливается