Мне показалось, что пропажа Антонины и шезлонга волновала вожатую одинаково сильно.

Я замялся, не зная, с чего начать. «Быть честным очень уж невыгодно и проблемно», — пронеслось у меня в голове. Как на исповеди, я рассказал ей всё, что произошло утром: и про намылившуюся на рыбалку Антонину, и про шезлонг, ставший для неё необходимостью, и даже про пиво, заботливо спрятанное в речной прохладе.

Выслушав мой сбивчивый рассказ, Ольга Дмитриевна вскочила с кровати, как ужаленная. Книга с глухим стуком упала на пол.

— Показывай, куда вы ходили! Немедленно! — потребовала она, буквально выталкивая меня из домика. Её голос дрожал от едва сдерживаемого гнева, а пальцы крепко вцепились в моё плечо.

Я покорно пошёл впереди, указывая дорогу. Идти до укрытия Антонины было недалеко, так что вскоре мы оказались на месте. Картина, представшая нашим глазам, была… весьма живописной. Антонина, раскинувшись в шезлонге с блаженной, чуть глуповатой улыбкой на лице, сжимала в объятиях полупустую бутылку пива. Ещё несколько пустых бутылок, как поверженные враги, валялись поблизости, отражая тусклый свет пробивающегося сквозь листву солнца. Рядом с шезлонгом стояло жестяное ведро, в котором, сиротливо плескаясь, плавала одинокая, больше смахивающая на малька, рыбка — жалкий итог «рыбалки» Антонины.

Ольга Дмитриевна, забыв о приличиях, громко ахнула и попыталась привести Антонину в чувство. Она трясла её за плечи, что-то громко говорила, хлопала её по щекам, терла ей уши, но та лишь улыбалась всё шире и бормотала что-то невразумительное, бессвязное и, судя по всему, совершенно лишённое смысла.

Пока вожатая безуспешно пыхтела над Антониной, я подошёл к ведру, где томилась в ожидании своей участи рыбёшка. Взяв ведро, я подошёл к краю берега и вылил его содержимое в реку. Рыбка, словно не веря своему счастью, на мгновение замерла, а затем, резво вильнув хвостом, скрылась в мутноватой воде.

«Живи, малёк!»

— Семён, бегом в клуб к мальчикам! — скомандовала вожатая, отчаявшись пробудить сознание в Антонине. — Приведи оттуда Электроника! То есть Серёжу, — поправилась она. — Потом идёте в медпункт за носилками и сразу сюда! Давай-давай, бегом, галопом, прыжками! Времени на раскачку нет!

Я выполнил поручения вожатой и довольно скоро мы с Электроником и носилками вернулись к поверженной Антонине и приглядывающей за ней вожатой. Ольга Дмитриевна наматывала круги вокруг шезлонга и нервно грызла ногти. «Полагаю, её точно не похвалят, если узнают, что один из её подопечных наклюкался до невменяемого состояния. Или может она действительно переживает за здоровье вверенной ей девчонки? Хотя что ей этой девочки сделается то, с пива?»

Переведя дух и отдышавшись от бега, вдвоём мы, кряхтя и с трудом, погрузили бесчувственное, обмякшее тело Антонины на носилки. Вдруг Антонина приоткрыла затуманенные глаза, увидела меня и расплылась в блаженной, почти идиотической улыбке.

— Друг… настоящий друг… единственная… родная душа в этом… жестоком лагере… — пробормотала она заплетающимся языком и снова отключилась, уронив голову на брезент носилок.

— Так, Семён, Электроник, несите её в медпункт, — скомандовала Ольга Дмитриевна, отирая пот со лба. — Всем говорить, что у Антонины солнечный удар. Понятно? И чтобы ни слова про пиво!

Мы с Электроником, переглянувшись, кивнули и, взявшись за ручки носилок, отправились назад.

Надо мной склонилась Мику, энергично трясла меня за плечо и что-то тараторила. Я недовольно кривился, пытаясь спрятаться под одеяло от её напора. Переход от сонного покоя к активности давался мне нелегко.

— Семён! Семён! Просыпайся! Что ты как старый дед всё спишь и спишь! Вставай!

Её глаза блестели от возбуждения, а на лице играла широкая улыбка. Она буквально светилась радостью.

— Алиса уже пришла в музклуб! И Ульяна! Это просто праздник какой-то! Говорят, ты их уговорил вступить! Я так рада! Даже не верится как-то. Наверное, это всё не по-настоящему? — выпалила она на одном дыхании, не давая мне вставить ни слова.

Она замолчала лишь на секунду, чтобы набрать воздуха, и продолжила:

— Может, я всё ещё сплю? Пойдём скорее к ним! Ну, обратно! Пока они не передумали! А ещё они говорят, ты какие-то песни обещал! Которые всем понравятся!

Мику вопросительно уставилась на меня, явно ожидая ответа. Её брови взлетели вверх, а голова слегка наклонилась набок.

— Что за песни? Я их знаю, мы вчера их уже слушали? Или они у тебя здесь? На кассетах, да?

Я собрался с силами и гаркнул:

— Ми-и-и-ку!

На мгновение воцарилась тишина. Мику вздрогнула и испуганно замерла, глядя на меня широко раскрытыми глазами. Затем, немного придя в себя, тихонько пролепетала:

— Да… Сёмочка…

— Давай потише. Ещё раз: сначала, медленно, с толком, чувством и расстановкой. И не всё сразу, ладно? Я только проснулся и ещё плохо соображаю, — сказал я, потирая лицо руками.

Выслушав её ещё раз и осознав, что от меня требуется, я полез рукой под подушку, где ещё с утра лежал телефон.

«Надеюсь, как-нибудь объясню, что это за чудо буржуйской конструкторской мысли и как оно ко мне попало», — подумал я.

Но вместо телефона под подушкой обнаружились две плёночные кассеты «МК-60».

«Не понял! А телефон куда делся?»

Я скинул подушку на пол и стал судорожно рыться в постели. Мику, заметив мою суету, удивлённо спросила:

— Сёма, что случилось? Потерял что-то?

— Сложно сказать, — пробормотал я, переворачивая всё бельё.

Переворошив всё и не найдя искомого, я замер и озадаченно почесал затылок.

— Может, и потерял, а может и нет.

«Что если его нашла Ольга Дмитриевна? И забрала себе? Или переложила куда-то? Но почему взамен оставила кассеты? Это всё как-то странно… Ладно, там будет видно. Однако, что делать сейчас? Я ведь собирался заманивать Двачевскую в музыкальный кружок с помощью песен из своего времени», — размышлял я.

— Были ещё кассеты. Я их с собой привёз. Но почему-то остались только эти. Не пойму, куда делись остальные. Надо потом будет ещё поискать, — озвучил я работу мысли.

Мику нахмурилась, но быстро взяла себя в руки и улыбнулась:

— У-у-у. Вот как. Но, наверное, на первое время хватит и этих. Вдруг там и будут те песни, что понравятся девчатам, тогда не страшно.

Она снова улыбнулась, на этот раз более уверенно.