— Да. Аурелия умирает. Я становлюсь невестой Георга, — кивает она.

— Тебе на этот момент всего пятнадцать, — развожу я руками. — В Дамиана ты уже влюблена?

— Не знаю. Мне кажется, нет. Смерть Аурелии — это было так тяжело, — вздыхает она. — Так ужасно. Я всё время плакала. Мама тоже. Девочки были маленькие. А Дамиан, он всё время был рядом. Нас поддерживал. Помогал отцу с делами, когда тот слёг. Мы думали, отец не переживёт такого горя. Аурелия была его любимицей.

— На-ка! — протягивает ей бокал Ленка и грозит мне пальцем, чтобы не давила. Но я отмахиваюсь. Я просто хочу разобраться. Узнать всё из первых рук. Услышать от Катарины.

— То есть Дамиан прекрасно понимал, что ты стала невестой Георга и не отступил? Не отказался? Почему? Почему не отошёл в сторону тогда, когда ты ещё толком и не понимала есть ли у тебя к нему чувства? Он ведь знал, что теперь его женой ты стать не можешь.

— Я не знаю, — вяло пожимает она плечами.

— Вот пристала как банный лист, — всё же бросается на помощь Ленка, пока Катарина неумело напивается явно первый раз в жизни. Морщится, передёргивается, отставляет бокал. — Любил он её. Уже тогда любил. Видишь, поддерживал, помогал. Не мог бросить в такой момент.

— Или не рассчитывал, что Георг доживёт до твоего совершеннолетия? — игнорирую я Ленку. — И не терял зря времени. Знал, что следующим королём станет он. А следующая наследница Лемье — ты. А король, кстати, к вам заезжал?

— Нет, — мотает головой Катька. — Георг у нас почти не появлялся. Он очень тяжело переживал смерть Аурелии, ни с кем не общался. А потом, когда нынешний Император Пяти Королевств как раз начал объединять свои земли, с головой погрузился в государственные дела. Я слышала об ужесточении законов, об увеличении армии, введении каких-то налогов, пошлин. Я ничего в этом не понимала. Но очень надеялась, что к моему совершеннолетию всё изменится. Что король отменит это дурацкое завещание. Ведь за мостом все ждали каких-то реформ, изменения законов, перемен в отношении к церкви. Может быть, и Дамиан думал о том же, он никогда не говорил.

— Но ничего не изменилось?

— Нет. И в мои восемнадцать Георг приехал к отцу с официальным предложением. И отец дал добро.

— А Дамиан отступил?

— От сказал, что у него нет выбора.

— Но выбор у него был?

— Я предлагала сбежать. Нет, не из этого мира. В любую другую страну. В нашем мире тоже полно мест где можно укрыться. Никто бы нас не нашёл. Но он сказал, что не может. Что это его долг — остаться. И что мне лучше смириться. Георг всё равно не отступит. Из-под земли меня достанет. Живой или мёртвой. И не успокоится, пока меня не найдёт, потому что король он такой. И ушёл.

— И тогда ты пошла поговорить с королём сама?

— Да, я умоляла его. Пыталась объяснить, что он сломает не только мою жизнь. Но он сказал, что я обязана подчиниться.

— И что он любит тебя, — уточняю я и закусываю губу, глядя как болезненно она морщится. Как неприятно ей это вспоминать.

— Да, в тот день и назначили дату свадьбы.

— А после разговора на Говорящем мосту ты психанула и рванула к ведьме в Мёртвый лес, — я жду пока она кивнёт. — Что же произошло там?

— Я всё рассказала Эрмине. И она сказала, что есть способ спрятаться получше, чем просто сбежать. Что можно попасть в тот мир, который мне с детства так нравится.

— А о том, что сказал тебе Георг ты ей тоже рассказала? О его признании. Ты же ему поверила, что он тебя любит, правда?

— Дарья Андреевна, — склоняет она голову и вижу, как трудно ей говорить. — Клянусь, я ничем, никогда не давала ему повода. Но он как-то странно иногда смотрел на меня, ещё когда Аурелия была жива. Он смущал меня своими взглядами. Я боялась с ним нечаянно встретиться, остаться наедине. Боялась лишний раз поднять на него глаза. И всегда робела в его присутствии. С Дамианом я так себя никогда не чувствовала. К нему я тянулась всем сердцем, всем душой. А Его Величество… — тяжело вздыхает она.

И я тоже вздыхаю. Чёртова Катька! Похоже он правда её любил. Уже тогда. «И похоже, мне надо ещё выпить», — тяну я руку к бокалу.

— Это Эрмина сказала, что нужна первая кровь? — отставляю пустой бокал, осушив его до дна. И его тут же подхватывает Ленка, чтобы снова наполнить. — Тогда ты и пошла к Дамиану? И придумала эту глупость про то, что признаешься Георгу и он сам от тебя откажется. Уверена сама, ведьма умна, она вряд ли тебе могла такое посоветовать.

— Она сказала это будет нетрудно. И неважно какую ерунду я скажу Дамиану. Он любой поверит. Так и вышло. Мы даже не прятались. Занялись этим прямо на его кровати. В его замке. Вы правы, полном слуг. Но мне было всё равно.

— И всё равно, что какая-то глупая тётка попадёт в твоё тело, и окажется во всей этой свистопляске вместо тебя, пока ты тут будешь наслаждаться благами цивилизации? — всё же лезет наружу моё раздражение.

Отталкиваю от себя тарелку, чтобы поставить локти на стол. Всё же достала она меня своей безмозглостью. Простотой. Незамутнённостью. Наивность. Дитя, блин, своего времени.

— Э! Э! Потише, госпожа следователь, — кидается вытирать лужу от сбитого тарелкой бокала Ленка.

— Я не знала, что вы не в курсе, — повесив гриву, блеет Катарина. — Я думала, что феи с вами договорились. Они так долго вас искали.

— Нет, меня в известность никто не удосужился поставить, — закидываю в рот ломтик огурца. — Но может это и к лучшему. Клянусь, добровольно я бы ни за что не сунула голову в эту петлю. Мне и здесь было неплохо. Тепло, светло и мухи не кусают. И хотела бы я знать, как меня искали феи, но, боюсь, ты не в курсе. Тебе поди сказали, что они ищут того, кто согласится.

«Честное слово, я считала её умнее, бойчее, перспективнее что ли», — откидываюсь я к спинке стула, запрокидываю голову. Так надеялась, что смогу оставить ей моего короля. Упокоюсь с миром, зная, что он в надёжных руках. Что есть в ней хоть капля сочувствия к нему, сострадания, жалости. Пусть не любви. Но чего-то, из чего мы, бабоньки, умеем взращивать свою любовь. И при его настойчивости да с моим перевоспитанием король бы её раскрыл, очаровал, влюбил. «Расцвела бы в его руках и забыла начисто своего Дамиана», — размечталась я. Но она как выжженная земля. Деревянная, упрямая, твердолобая. И все мои усилия, боюсь, пропадут даром.

И по меркам их мира, может, она действительно смелая, отчаянная, сумасшедшая. Только не по моим. И вот это уже ревность. Хоть убейте меня, не пойму я, что же нашёл в ней Георг. Или я слишком много хочу от забитой девятнадцатилетней средневековой девочки? Или, когда осознаёшь, что между красотой и умом, бестолковостью и жизненный опытом, наивностью и цинизмом всегда побеждает молодость, обычно так горько? А эта трещина на потолке была?

— Ты к ней слишком строга, — шепчет мне Ленка, склонившись и подозрительно прищуривается. — Как-то уж слишком.