— А к тебе что, неужели никак?

— Как. Ещё как — как! Только видишь, — показываю я на Катькины формы. — Я ж не я. И что делать не знаю. И как спасать его — тоже. Уже и к ведьме их местной сходила, и к знахарке, и к феям. Толку ноль. Говорят, такое проклятье. Слышь, Кать, — поворачиваюсь я в вошедшей в кухню Катарине. — Может, ты знаешь, что с этим кинжалом делать? Которым брошенная невеста пытались одного из Рексов за вероломство убить?

— Так короля тем самым кинжалом ранили? — бухается Катарина на стул, так и зажимая в руках бутылку абсента. И такой ужас на её лице, что я аж разом трезвею. — Дамиан говорил, это проклятие как яд. Только от него нет противоядия. И кинжал будет искать свою жертву, пока не найдёт. Ждать хоть веками. Пока тот, на кого послано проклятье, не умрёт.

— То есть кто-то из рода Рекс?

— Или тот, кого он полюбит. Та брошенная девушка прокляла не только короля, но и его возлюбленную.

— Они там вообще нормальные? — рукой показывает мне на Катьку Ленка.

— Я не шучу, — поворачивается ко мне Катарина.

— А похоже на то, что я смеюсь? — не свожу я с неё глаз. — Лен, ты будешь плакать, если я умру?

— Так, подруга, ты давай-ка тоже прекращай, — всовывает она мне в руку пластик колбасы. — И закусывай! А то вы тут я чувствую договоритесь уже до чего не следует. Все перемрёте, как Жанны Дарк. А я так без герцога и останусь. И даже без завалящего графа.

— Вам никак нельзя умирать, Дарья Андреевна, — качает головой Катька, отвечая на мой немой вопрос. — Иначе Карл погибнет. А ему ещё шестнадцати нет. Меня не жалко. Я заслужила. Я и сама готова хоть в петлю. Но если всё вернуть как было. Если вы вернётесь сюда, а я в своё тело, то я могу отдать за короля свою жизнь. Мне с ним всё равно жить будет невмоготу. И знаю, что он, наверно, не виноват. И что лучшего короля Абсинтии и не сыскать. Но ведь сердцу не прикажешь, вы сами сказали.

— Тебе нельзя умирать, ты Дамиана любишь, — встревает Ленка.

— Это неважно, — упрямо качает головой Катарина. — Главное, кого любит король. А Георг говорил, что любит меня. Простите, — виновато опускает она голову, видимо, всё же услышав мои откровения. — Значит, такая у меня судьба.

— Сидите вы, Катя, не пиликайте. Я твоей матери пообещала, что тебя живой и здоровой верну, — вырываю я лист с нарисованным планом и её заметками. — Поэтому я сначала тебя верну, а там посмотрим. Лен, ты не знаешь, а сейчас в цветочном крокусы продают?

— Да они вроде только к Восьмому марта появляются, а на дворе сентябрь.

— Цветы отсюда не получится, — снова трясёт гривой Катька. — Ничего живого не переместить, я говорила. Никак. Только пропитанное магией.

— А если сушёный шафран? У меня, кажется, даже есть, — подскакиваю я.

— Дарья Андреевна, это же пестики, а нужны именно свежие лепестки, — остужает она мой порыв.

— Кто, блин, составляет технологические схемы этих заклинаний? Специально они их там сидели выдумывали что ли, чтобы ну никак? И девственность им потеряй, и крокус вырасти, — и косясь на брезгливую Ленку остальные ингредиенты не решаюсь повторять.

— Дарья Андреевна, я правда могу помочь, — появляется в голосе Катарины неожиданная твёрдость.

— Чем, Кать? Вот ты сейчас про кинжал говорила, и даже там про Дамиана вспомнила. И у меня стойкое чувство, что во всём, что там происходит уши Дамиана тоже торчат. А ты его любишь. Скажу больше. Подозреваю, что и он тебя любит. Скажи мне, только честно. К нему ты бы вернулась? — сверлю я её глазами. — Вот если не будет там никаких препятствий в виде вынужденного брака? Если не станет Георга?

— Дамиан никогда не пожелал бы Георгу смерти. Никогда. Он не пошёл бы против брата, — качает она головой.

— Даже ради престола?

— Тем более ради престола.

— Ты так в нём уверена?

Она кивает.

— Но ты не ответила. Ты бы к нему вернулась? Простила бы? Смогла бы?

— Не знаю, — вздыхает она.

— Ведь он разбил тебе сердце. Он…

— Дарья Андреевна, — рукой останавливает меня Ленка, глядя как у Катьки наполняются слезами глаза.

— А говоришь: уверена, — отмахиваюсь я. — А в себе? Может, вместо того, чтобы на себя руки накладывать, короля было проще убить? И про кинжал ты знала. И ненавидеть короля ненавидела.

И хоть знаю, что говорю ерунду, слишком уж она была поражена, когда узнала про кинжал, да и по времени не сходится: ни Дамиана она ещё не любила, ни Георга в свои пятнадцать ни ненавидела. Но чем не версия?

— Нет. Клянусь, я бы никогда, — бухается она на колени и ползёт ко мне покаянно. — Ни за что. Я бы лучше сама. Клянусь!

До чего ж мне дорога эта их привычка: чуть чего падать на пол.

— Ладно, ладно, тебя из подозреваемых вычёркиваю, — пытаюсь оторвать её от себя, но она вцепляется как клещ. И такое отчаяние в её голосе, когда она умоляет меня поверить, что мне всё же становится её жалко.

«Да не виновата ж она тоже ни в чём! — прижимаю её глупенькую к себе. — Не виновата. Жила бы сейчас счастливо со своим Дамианом. Если бы не чёртово завещание, и король бы настаивать не стал. Ведь не лез же он к ней три года. Любил не любил, а не лез, не трогал, не мешал. Наверно, и правда думал, что не доживёт. Не стал мучить напрасно девчонку».

— Слышь, Кать, ладно, давай-ка вставай, — поднимаюсь я вместе с ней. — Вернёшься домой, а там разберёмся.

— Правда? — подскакивает она. И с такой надеждой всматривается в моё лицо, что вся её «любовь» к этому миру кажется шитой такими белыми нитками. Всё, наигралась? Прочувствовала на собственной шкуре, что дома лучше? Ох уж эти детки!

И так ждёт она поддержки, указки, помощи, что у меня колет где-то в груди.

На кого ещё бедной девчонке надеяться? Доверилась ведьме, но та свою игру затеяла. Подружилась с феем — он сглупил. Полюбила парня — да и там не угадала. И кто у неё по итогу остался? Мать, да мы с Ленкой.

— Правда, — ободряюще хлопаю её по плечу. — Но для этого нужен живой и здоровый король.

— Что нужно делать? — с готовностью ждёт она указаний.

— Умереть, — оцениваю я её небольшое, но всё же смятение. И как она нервно сглатывает. — К счастью, ненадолго. Но для начала давай рассказывай мне про крокусы.

И пока она бойко рисует как выглядят луковицы и где их копать, я думаю о том, что на самом деле Катькина смерть в собственном теле решила бы все проблемы. Кроме моих душевных. Но их я в расчёт не беру. Если вернуть всех по своим местам, как было, то все остались бы живы. Я дома. Фей свободен. Потом Катька ткнула бы в себя ножом и Георг был бы здоров. А саму Катьку вернула бы к жизни ведьма.

Такая простая схема. Только хватит ли девчонке смелости наложить на себя руки? Это с литрой абсента в крови всё трын-трава. А там увидит своего Фогетта, посмотрит на ненавистного мужа и решит: да пусть помирает. Мне-то что до него. А этого я никак не могу допустить. И жопой чую какой-то подвох. Иначе зачем бы я была нужна ведьме?