— Знаю, — выдыхаю я. — Тебе не кажется, что тут пора сделать ремонт?

— Вот вернёшься и делай что хочешь, — отмахивается она, пока я снова обращаю свой немигающий крокодилий взгляд на Катарину:

— И что было дальше?

— На свою беду я слишком поспешно заявила Дамиану, что отправлюсь в другой мир, — передёрнувшись, Катарина допивает свой абсент, а потом только продолжает. — И чтобы он меня не искал и не ждал. Мы расстались. И он ушёл. Но я так по нему скучала, что сделала и вторую глупость, — вздыхает она. — Спряталась в его владениях, недалеко от замка, в горах. Надеясь хоть иногда, хоть одним глазком его видеть, пока шла вся эта подготовка. Пока Георг отправил за мной во все концы своих ищеек.

— И что же ты там такого увидела? — закидываю в рот очередной огурец. Я хоть и злюсь на неё, но вижу: страдает.

— Видимо, Дамиан, оказался не настолько невинным, — многозначительно покашливая, подсказывает подруга.

— Если позволите, это я не буду говорить, — упрямо мотает головой Катька. — Правда оказалась для меня слишком жестокой. Он никогда меня не любил.

— И тогда ты решила выбрать другой способ как исчезнуть и заодно ему отомстить? Интересно, как? Влюбить его в себя и бросить?

Фейспалм. Фейспалм. Фейспалм.

— Да. Не осуждайте меня, пожалуйста, но я ещё кое в чём признаюсь.

— Да валяй, раз пошла такая пьянка, — великодушно разрешает Ленка.

— О том, что можно изменить внешность, я подслушала случайно. Не ведьма дала мне эти волосы и фотографию. Я их украла. К тому времени я уже разобралась что заклинания работают одинаково. Только есть два алтаря. Два камня. Белый и чёрный. Один в Мёртвом лесу, а другой — в Живом.

— Погоди, погоди. Какие фотографии? Какие волосы? — с недоумением переглядываемся мы с Ленкой.

— Какие, суко, алтари? — задаёт подруга весьма актуальный вопрос.

— Перемещение должно было пройти на белом, — с энтузиазмом берёт карандаш Катарина. Чертит дорогу. Говорящий мост. Реку. Обозначает оба леса. Условно расчерчивает Живой. — Здесь белый, — рисует она горы, — у подножия Ледяных гор. Он работает на магии фей. Поэтому, видимо, взяв мою кровь, Карл сам заклинание и осуществил. Но я выбрала чёрный.

— В Мёртвому лесу? — уточняю я.

— Да. Там вот такой плоский камень, — снова чертит она. — Он выступает из скалы. Это алтарь для тёмной магии. Весь Мёртвый лес ей пропитан. Суть пентаграммы, как я уже сказала, та же, — рисует она «звезду». И вписывает в «лучи» по порядку: прощание, прощение, очищение, обновление, новая жизнь. — Но вместо крови живого человека нужно взять волосы умершего и сжечь.

— Это и было за заклинание на изменение внешности? И его ты тоже подслушала?

— Да из разговора Эрмины с доном Орсино. И на самом деле оно несложное, — поворачивает она лист. — Просто до этого алтаря очень трудно и далеко идти. Вверх по Сухой реке до самого истока, — показывает она стрелкой. — И я не успела, меня схватили.

— А что берут вместо бирки из роддома? — со знанием дела, не дрогнув, уточняю я. — Седьмым ингредиентом. Фотографию?

— Нет, нет, — качает головой Катарина, — обычно используют кусочек бечёвки, которой руки мертвецам связывают.

— О, мой бог, — суеверно креститься Ленка. — Наши бабки вечно боятся, как бы с ней на руках кого не похоронили, да никто их не взял. Говорят, у нас на этих бинтиках тоже разные заговоры делают.

— Чувствую, наши миры не сильно отличаются по мракобесию. Только их слегка отстал в развитии, — хмыкаю я. — И у тебя всё это было?

— Нет, только волосы и ваша бирка. Она уникальна. В ней и жизнь, и любовь, и смерть. В бинтиках, как вы сказали, — только смерть. В других бирочках — жизнь. В обручальных кольцах — любовь. Но не важно, что именно это за вещь. Главное её символичность и важность. Любой амулет, подарок, талисман.

— Погоди! — останавливает её рукой Ленка. — Она сказала: твоя бирка? Я же правильно поняла, что это?

— Я думала Васька их жжёг.

— О, господи! — рукой закрывает глаза Ленка. — Звездец! Простите мне мой французский, — попивает она залпом всё, что оставалось у неё в бокале. Выражая всё то же, что чувствовала и я, когда узнала.

— А волосы чьи? — выдыхает она.

— Девушки, чей облик я хотела принять.

— Она умерла? — уточняю я.

— О, господи! Свят, свят! — осеняет себя очередным крестом Ленка, когда Катька кивает. — Всё, прекратите! А то я всю ночь спать не буду.

— Будешь, ещё как будешь, — наливаю я ей ещё и даже не развожу. — Кать, чьи волосы у тебя были?

— Не знаю. Я у Эрмины взяла. Там целая коса была, — показывает она руками довольно приличную длину.

— И фотография? — уточняю я. — Значит, их тоже притащили феи из нашего мира?

— Вот говорила я тебе, выкини свою на хрен, — толкает меня в бок Ленка. — Есть что-то зловещее в этих отрезанных волосах. Ещё и хранить их. Бр-р-р! Помнишь, ты тоже всё берегла? — уточняет она на мой непонимающий взгляд. — И в свои девятнадцать тоже дай бог как отжигала. Я помню.

— А-а-а! Ты об ошибках молодости! — наконец доходит до меня. — Ой, прямо отжигала! Подумаешь косу обрезала. Я тогда, кстати, первый раз и подстриглась.

— Ага, под каре. Тогда так модно было, — показывает она руками длину чуть ниже подбородка.

— И обесцветилась аж до белого, — киваю я. — Как щаз помню эти гидроперит с аммиаком. Адская смесь. А воняло!

— Зато этот твой, — хмыкает она, — первый. Сразу на твой гидроперит и запал. Ты и татуху потом сделала, вот эту, — хватает она Катьку за руку, — в честь него. Это сейчас она цветом забита, Кать, а до этого там имя было. Как там его звали? — вглядывается она в плечо.

— Да какая уже хер разница, Лен, — отмахиваюсь я.

— Ну да, ну да, — кивает Ленка и доверительно наклоняется через стол к Катьке, восторженно-удивлённой нашими воспоминаниями. — Это она сейчас сидит тут вся из себя умудрённую опытом тётю строит. А сама девственность тоже потеряла… в девятнадцать же? — поворачивается она ко мне, но не получив даже кивка, возвращается к Катьке. — На спор. Или на слабо. Хотя тоже вот любила его, как ты. А татушку ты набила «до того как» или «после»? — снова обращается она ко мне.

— Не помню, Лен, — снова тянусь я к бутылке под её укоризненным взглядом. — Клянусь, не помню. Но тогда мне тоже всё казалось важным, вечным и на всю жизнь.

— Слушай, Кать! — оживляется Ленка. — А если для этого заклинания взять волосы мужика?

— Не быть тебе мужиком и не мечтай, — остужаю я ей порыв.

— Не, ну что ты так на корню-то рубишь, — отмахивается она от меня снова. — Кать скажи, если чисто теоретически? Я могу как-то из нашего мира в ваш попасть?