Полухин привычным движением преломил кольт, крутанул барабан, со щелчком вернул ствол в рабочее положение.

– Ну и ладно, возьми на память. Как сувенир, – усмехнулся он, возвращая револьвер. – А я повёлся. Вот нельзя тебе верить, дружище…

Андрей не слушал. Как теперь быть с Натали?! Наконец он встретил любовь, настоящую, заполнившую всё его существо – и?… Ведь девушка безвозвратно утеряна! Более того, её давно уже нет на свете, очень давно. Даже праха не осталось за сто с лишним лет! А Селивёрстов? Он так и не научил штабс-капитана летать на параплане… Сосновцев со стоном опустился на колени, обхватил голову руками. Этого не может быть! Этого просто быть не может!

Бесполезный и ненужный кольт, заткнутый за ремень, больно упёрся в ребро.

– Эй, сударь, не раскисайте, – продолжал насмехаться Полухин. – Жизнь нам дана не для того, чтобы рыдать у обочины просёлочной дороги о несбывшихся надеждах. Я в своё время потерял куда больше, и ничего! Всё можно наверстать…

– Ты-то – да, ты наверстаешь… – прошептал Андрей. – А я?

Вдали послышался гул мотора, мелькнул свет фар. Видавший виды «Зил-130», переваливаясь на колдобинах, неспешно пылил в сторону путешественников во времени. Полухин поднял руку. Машина подъехала, затормозила. Из окошка высунулся водитель, мужик лет сорока с загоревшим лицом.

– Вам куда, ребята?

– До города, – не задумываясь ответил Юрка.

– Садитесь. Что так поздно возвращаетесь? Да вы мокрые все! На рыбалке были, что ли?

– Ага, припозднились. С рыбалки. Лет на пятнадцать.

Водитель рассмеялся шутке и воткнул передачу.

Коньяк был паршивым. В магазинчике рядом с домом другого не водилось. Какая-то разливуха, краденная на винзаводе и упакованная в тару из-под армянского, в три звёздочки благородного напитка. К тому же ещё и разбавленная. Или не разбавленная, а просто хлебал Андрей это пойло стаканами, не ощущая ни крепости, ни вкуса?

Выпивка давала чувство временного и ложного, призрачного такого облегчения. Помогала забыться, не убирала, но затуманивала, слегка сглаживала тоску. «Ах, Натали, Натали… Как же мне быть теперь?… Как без твоей любви?… Ах, Натали-и-и…» – вспоминались слова старой, полузабытой песни. Нет, не забыл он Наташу Русланову, как ни старался – не смог.

Сосновцев набулькал полстакана ядовито-коричневой жидкости, махнул залпом, выдохнул протяжно. Бросил в рот ломтик лимона. Нужно было собираться на занятия. В Электротехнический колледж, преподавать черчение первому и второму курсу. Понимал, что ведёт себя неподобающе, скверно, прямо скажем, себя ведёт. Пить перед тем, как появиться перед студентами – такого во Владимире образца 1902 года, в Мальцевском ремесленном училище не одобрили бы. И Никодим Митрофанович осудил бы, да и Наташа тоже. Но поделать с собой ничего не мог, без наркоза жизнь казалась совсем гадкой штукой.

В ту памятную ночь, когда упали они вместе с Юркой Полухиным в Клязьму, а вынырнули совсем в другом месте и, главное, в другом времени – в своём, оставленном, казалось, навек утерянном двадцать первом веке, – старенький «зилок» привёз их в городишко Осташкин, близ Южнореченска. До краевого центра оставалось шестьдесят километров, но их ещё предстояло преодолеть.

В кармане лежали подмокшие документы с царским орлом на корочке и витиеватой прописью на страницах. Кому их здесь можно предъявить? А деньги? Наличествовали три рублёвых банкноты за подписью Управляющего Государственным банком России господином Плеске Э.Д. в 1898 году. С кем и как ими расплачиваться? Глубоко во внутреннем кармане, правда, хоронился ещё и николаевский золотой червонец того же года, но продавать его на автобусной станции кому попало, с бухты-барахты – опасно. Нарваться можно: и на злых людей, и на полицию.

Был ещё кольт, но сбывать его Андрей не собирался. Во-первых, это ещё рискованнее, чем продавать золото, а во-вторых, несмотря на опасность быть остановленным постовым полицейским с оружием, ему хотелось оставить револьвер на память. Это был единственный предмет, сохранившийся после бурно проведённого года в ином мире. Комбез и деньги не в счёт: деньги потратятся, комбинезон сносится.

Однако одёжку ожидала другая участь. Под утро, побродив на окраинах Осташкина, Сосновцев приглядел во дворе частного сектора сохнувшее на верёвке бельё. Полухин пропал сразу по приезду в городок. Вот только что вроде вместе выбирались из машины, и раз! – нет разбойника. Куда делся, Андрей и заметить не успел, словно испарился. Поэтому решать все проблемы пришлось самому. Но нужда заставит (коль Нужды рядом нет, скаламбурил про себя Андрей), сумеешь сделать такое, что раньше и в голову не приходило.

Во Владимире была середина осени, здесь же стояла ранняя весна. Это Юрка осторожно выспросил ещё у водителя грузовика. Март две тысячи четырнадцатого года. Таким образом, получалось, что Сосновцев отсутствовал в родном городе не год, а полгода. Выкрутасы временных щелей, переходов и прочей ненаучной штуковины, что с ним приключилась. Но важнее было другое. Здесь, на юге, наступили первые солнечные дни. Так бывает в Южнореченске – март неожиданно тёплый, а апрель холодный, с ветрами, дождём, и даже шальным мокрым снегом. И хоть ночами было прохладно, с погодой темпоральному путешественнику всё же повезло.

Учитель пробрался во двор, где сохла выстиранная одежда. Собака не залаяла, дверь не скрипнула. В сумраке раннего весеннего рассвета отыскал на верёвке рубаху и штаны. Снял с прищепок и татем ночным убрался восвояси. Отыскал автостанцию, поблизости от которой, как везде по России, ночевали бродяги. У них обменял добротный армейский комбинезон на стоптанные башмаки и драную болоньевую куртку на синтепоне. Вдобавок к этому немного денег, как раз на билет. Вид приобрёл закоренелого бомжа, но это, как выяснилось позже, оказалось даже хорошо. Полицейские при виде Сосновцева презрительно кривили губы и отворачивались. Что с бомжары возьмёшь? Так, без проблем доехал до Южнореченска.

Здесь его ждал приятный сюрприз. Андрей не без оснований опасался, что квартиру забрал горсовет – коммунальные услуги не плачены, хозяина не видно. Может, и пропавшим без вести уже объявили. Но подходя к родному дому, он наткнулся на соседку тётю Машу. Знакомство было шапочным, на уровне «здрасьте-здрасьте», но пару раз в бывшие времена Сосновцев приносил ей молоко, а однажды поменял прокладку в прохудившемся смесителе. Одинокая старушка это запомнила, добрые дела, оказывается, не проходят безнаказанно. И сейчас тётя Маша поспешила навстречу потеряшке:

– Андрюшенька, куда же вы пропали? Полгода вас не видно, не слышно!

– Да, тёть Маша, тут такое дело… – мямлил Сосновцев. К встрече он был явно не готов. Что врать не придумал, а говорить правду, лишь напугать старушку. – Я, в общем, это… в аварию попал.

– Что вы говорите, миленький! – запричитала женщина. – Как же вас угораздило? Не в городе, что ль?

– Ага, в другом городе, на соревнованиях по планеризму, – осмелел и вдохновенно соврал Сосновцев. – Документов, понимаете, с собой не было, друзья-летуны скорую вызвали, а в больницу со мной никто не поехал. Так получилось. Потом разъехались все, а я остался. Долго без сознания лежал, потом очнулся – амнезия. Ничего не помню – кто я, где я, как сюда попал? Когда сил набрался, при больнице истопником оставили. Не помнил, куда ехать. Только недавно память вернулась. И вот я – сюда, домой…