Молотов оставался верным Сталину до самой своей смерти в 1986 году. Он, похоже, не держал на Сталина зла за свое отстранение от власти, за подозрения, под которые он попал, и за опасность, которой он подвергался в конце 1952 и начале 1953 годов, когда он занимал почетный пост Первого заместителя председателя Совета министров СССР и еще частенько встречался со Сталиным. Чувства, которые он, невзирая ни на что, продолжал испытывать по отношению к Сталину, являются редким примером преданности. «Простой, очень, очень хороший, компанейский человек. Был хороший товарищ. Его я знаю хорошо», – сказал Молотов о Сталине в 1972 году. «Сталин очень талантливый, очень инициативный. И лучше его никого не было. А мы были молокососы», – эти слова он произнес в 1975 году. «А я, несмотря на ошибки Сталина, признаю его великим человеком, незаменимым! В свое время не было ему другого равного человека!» – заявил он в 1981 году. В конце концов он сделал однозначный вывод: «Сталин еще никем не заменим»[404]. А как он объяснял свое отстранение от власти, ссылку своей жены, свое пребывание «в немилости», грозившее ему судебным процессом, а то и чем-нибудь похуже? Отдельные фразы, произнесенные в разное время Молотовым, дают основание предположить, что он прекрасно понимал, что это все значит, однако в конечном счете он вошел в историю как верный сталинист. «Подсовывали ему, старались угодить. Поэтому доверие к Хрущеву и недоверие ко мне»; «Я […] уже не был в числе первых замов, а если и был, так только формально»[405]. Молотов дает свою оценку физической и психической деградации Сталина в последние годы его жизни. «Ну, склероз, это у всех в разной степени к старости… Но у него было заметно, что он очень нервно настроен. Подозревает всех. Последний период, по-моему, такой опасный. Впадал в крайности некоторые»[406].

После XIX съезда партии, состоявшегося в октябре 1952 года, Молотов уже не входил в состав Политбюро. Он, однако, стал членом Президиума ЦК, который был создан в то время и состоял из 25 человек, но не обладал реальной властью и почти никогда не собирался. Бюро Президиума насчитывало десять человек, однако ни Молотов, ни Микоян в его состав не входили[407]. В последние несколько месяцев своей жизни Сталин уже больше не приглашал старых товарищей ни на политические совещания, ни на ужин, ни на просмотр кинофильмов. «Имейте в виду, что в последние годы Сталин ко мне отрицательно относился. Я считаю, что это было неправильно. Пускай разберутся в этом деле хорошенько»[408].

Тем не менее Молотов послушно выполнял все то, что требовал от него его хозяин. Хотя Молотов любил свою супругу, Сталин сказал ему осенью 1948 года: «Тебе надо разойтись с женой!» Полина тоже подчинилась. «Если это нужно для партии, значит, мы разойдемся», – покорно сказала она. Они немедленно развелись. Немного позднее – в феврале 1949 года – Полину арестовали. Ее обвинили в подготовке покушения на Сталина[409]. Тот факт, что она была арестована одновременно с другими лицами еврейского происхождения, дал основания рассматривать антисемитскую кампанию как предзнаменование или повод для проведения «чистки» по отношению к старым товарищам Сталина во главе с Молотовым. Нити заговора, который пытались «раскрыть» сотрудники НКВД, тянулись на этот раз к международному сионизму – главному объекту нападок со стороны сталинского режима в последние годы пребывания Сталина у власти. Пятого января 1953 года Полину привезли в Москву из Кустаная (Казахстан), где она находилась в ссылке. Ее сразу же подвергли серии допросов, являющихся следствием признаний (тоже, безусловно, фальшивых) некоторых арестованных врачей, обвинивших Полину в том, что она – «еврейская националистка». Надеялся ли Сталин уязвить Молотова, обвиняя его жену в связях с американскими спецслужбами? Супруге Молотова пришлось в течение двух месяцев отвечать на вопросы и выслушивать обвинения. Допросы неожиданно закончились 2 марта после очередного разговора с глазу на глаз со следователем. Последовал период тишины и мучительного ожидания самого худшего. В то же самое время допрашивался и Иван Майский, занимавший посты посла СССР в Великобритании и заместителя народного комиссара иностранных дел в тот период, когда Народный комиссариат иностранных дел возглавлял Молотов[410]. Все это, похоже, подтверждает желание Сталина вменить в вину своему недавнему ближайшему соратнику связи с международным сионизмом.

Это в любом случае прекрасно соответствует тому, что Молотов знал и сам: на заседании Политбюро Сталин показал ему папку с документами, в которых содержалось обвинение его жены в связях с какой-то сионистской организацией, с Голдой Меир (являвшейся в то время послом Израиля в СССР и уже давно дружившей с Полиной) и с Михоэлсом, а также в причастности к проекту создания в Крыму еврейской автономной республики.

Полина провела более года в тюрьме и более трех лет в ссылке в Казахстане. Молотов не получал больше от своей жены весточек. Ему было известно лишь то, что она все еще жива (он понял это по словам, которые прошептал Берия на заседании Политбюро). Полину освободили по приказу Берии на следующий день после похорон Сталина. Когда Молотов пришел за ней ко входу в тюрьму, она первым делом спросила, как поживает Сталин: она так и не изменила свое положительное отношение к нему[411].

Молотов понял, что все обвинения, выдвинутые против его жены, являются лишь поводом для того, чтобы нанести удар по нему, Молотову: Сталин открыто заявил, что считает его правым уклонистом. «Ко мне искали подход, и ее допытывали, что вот, дескать, она тоже какая-то участница заговора, ее принизить нужно было, чтобы меня, так сказать, подмочить. Ее вызывали и вызывали, допытывались, что я, дескать, не настоящий сторонник общепартийной линии. Вот такое было положение»[412].

Сталин – недоверчивый, раздражительный, капризный – похоже, терзался сомнениями. Он распространил свое недоверие и на своих ближайших сотрудников – личного секретаря Поскребышева и начальника охраны Власика. Вполне возможно, что при этом решающую роль сыграл Берия: ему не нравилось, что эти двое, уже долго находившиеся на службе у Сталина, имеют к нему прямой доступ. Берия, стремившийся держать все под своим контролем, хотел быть единственным приближенным к Сталину человеком. Генерал-лейтенант Власик, служивший Сталину с 1928 года, был 16 декабря арестован и лично допрошен Берией. Власика обвинили в снисходительном отношении к врачам-«вредителям» и отправили в ссылку. Личного секретаря Сталина, который работал у него в течение более чем двадцати лет и который был в курсе всех секретов вождя, отстранили от занимаемой должности по настоянию Берии в ноябре 1952 года. Еще задолго до отстранения от должности была арестована его жена. После того как она просидела три года в тюрьме, ее расстреляли, причем Сталин даже и пальцем не пошевелил для того, чтобы помочь жене своего приближенного, хотя тот и обратился к нему за помощью. Поскребышева и самого обвинили в том, что он разглашал содержание секретных документов, но арестовывать почему-то не стали. Укрывшись в своей квартире, Поскребышев стал ждать, что с ним произойдет дальше…