Во двор въехала первая повозка, и сердце мое подпрыгнуло. Начало. Вот оно. Я облачился в свою самую нарядную одежду и вышел на крыльцо, вымытый и надушенный. Даже праздничную шляпу достал из недр гардероба. Я ждал, и они явились.

В самом дальнем углу сада в два ряда выстроились ульи. Да, их теперь было много. Трудился Конолли не разгибаясь. Жужжание тысяч пчел сливалось в гул, такой громкий, что слышно было даже в доме. Пчелы, прирученные мною, мои слуги, повинующиеся взмаху руки, труженики, день за днем усердно наполняющие улей сверкающим золотым медом.

За последние недели я отправил бесконечное множество приглашений, в которых сообщал о своем намерении представить «Стандартный улей Сэведжа». Среди адресатов были местные фермеры и столичные натуралисты. И Рахм. Многие из приглашенных изъявили согласие явиться. Но не он. Однако он должен прийти. Иначе и быть не может.

Даже Эдмунд посерьезнел, очевидно поняв всю важность приближающегося события. Да, вероятнее всего, это Тильда его вразумила. Ведь его еще можно спасти, он молод, а на этом жизненном этапе легко обмануться, угодив в ловушку примитивных удовольствий. Обрести страсть и позволить ей вести себя — этот совет он дал мне сам, и им я руководствовался, теперь же пришел черед Эдмунда отыскать свою достойную уважения страсть. Я питал надежду, что величие науки и природы принесет ему вдохновение, что гордость за меня, гордость за то, что он — часть этой семьи, что он носит наше имя, приведет его на узкую тропинку исследований.

Женщины вынесли в сад стулья и скамьи, расставили напротив ульев. Там во время моей лекции мы планировали рассадить публику. Несколько дней Тильда с девочками не выходили из кухни — резали, жарили, варили и томили. Готовили угощенье. Иначе нельзя было, хотя нам пришлось потратить последние сбережения, даже отложенные на учебу. Какая разница, ведь эти траты временные и вскоре дела пойдут в гору, в чем я ни секунды не сомневался.

Шарлотта ни на шаг не отходила от меня. С того момента, как она отыскала меня в лесу, мы все делали сообща, ее спокойствие передалось и мне, вместе с ее воодушевлением. Этот день по праву принадлежал и ей, но мы, даже не обсуждая, пришли к выводу, что сегодня ее белый костюм пасечника останется в гардеробе. Шарлотта заняла место среди женщин. Она проворно хлопотала на кухне и выносила блюда с закусками, раскрасневшаяся от кухонного жара. Однако время от времени Шарлотта посылала мне радостную улыбку, говорившую о том, что ее снедает то же нетерпение, что и меня.

Первая повозка остановилась возле меня, и я приготовился приветствовать гостей. Но я лишь теперь увидел, кто это. Конолли. Это был всего лишь Конолли.

Я протянул ему руку, но, вместо того чтобы пожать ее, Конолли хлопнул меня по плечу и расплылся в улыбке:

— Я уж всю неделю жду не дождусь, никогда ничего подобного не видал! — Я улыбнулся в ответ, стараясь выглядеть уверенным, не желая сознаваться, что для меня это тоже великий день, но Конолли ткнул меня локтем в бок: — Вы и сами как на иголках, я ж вижу!

Переминаясь с ноги на ногу, мы стояли посреди двора, словно двое мальчуганов в первый школьный день.

Сначала явились местные фермеры. Двое из них уже разводили пчел, а третий только собирался. Поздоровавшись, все трое сразу направились к ульям.

Чуть позже прибыли два незнакомых мне господина. Они прискакали на лошадях, в шляпах и костюмах для верховой езды, запорошенные пылью и явно проделавшие долгий путь. Спешившись, они направились ко мне, и я узнал моих давних университетских приятелей. Шевелюры у обоих поредели, животы надулись, кожа на лицах обрела землистость, обозначились морщины. Как же они постарели, нет, не они, как же все мы постарели.

Они поприветствовали меня, поблагодарили за приглашение, осмотрелись вокруг и одобрительно закивали, заговорив о преимуществах жизни на природе и своем собственном существовании, так не похожем на мое, в городском лесу, где вместо деревьев — кирпичные дома, плодородная почва сгинула под брусчаткой, а над головой лишь бесконечные этажи, крыши и черные трубы.

Гости прибывали. Еще несколько фермеров — некоторые из них, очевидно, пришли из праздного любопытства — и еще трое зоологов из столицы, приехавших утренним дилижансом, что высадил их у поворота.

Рахма не было.

Я прошел в дом и сверился с часами на камине. Ровно в час — вот когда я собирался начать. В час, когда соберутся все приглашенные, я выйду и займу свое место. И Эдмунд, мой первенец, — он тоже увидит, как я стою там, перед ними.

* * *

Часы показывали половину второго. Собравшиеся начали проявлять нетерпение. Некоторые рассеянно вытаскивали из жилетного кармашка часы и быстро поглядывали на них. Гости уже отдали должное угощению и напиткам, которые разносила Тильда с девочками. Было жарко, и некоторые, приподняв шляпу, отирали носовыми платками лбы. Моя собственная шляпа превратилась в черный парник, она давила на голову и мешала думать. Я уже жалел, что выбрал этот наряд. Многие вопросительно смотрели на меня, а затем переводили взгляд на ульи. Терпение, в том числе и мое собственное, иссякло, но я не сводил взгляда с ворот. Рахм так и не почтил меня своим присутствием. Почему же он не пришел?

Ну что ж, в любом случае пора начинать. Я вынужден начать.

— Приведи детей, — попросил я Тильду.

Она кивнула, тихо позвала девочек и отправила Шарлотту за Эдмундом.

Я медленно двинулся к ульям, это не укрылось от внимания гостей, те умолкли и обратили на меня взгляды.