Нет, этого не будет.

За четыре года он свыкся с одиночеством.

Но всего за четыре дня его толерантность испарилась. Ему стало больно.

Эмори резко села в постели, задыхаясь.

Диким взглядом она обвела палату, ожидая увидеть бревенчатые стены, лампу под джутовым абажуром и его.

Но его не было, и это была не хижина, и братья Флойд не должны были появиться на пороге с заряженным дробовиком.

Она была в своей больничной палате, в безопасности.

Тогда почему у нее так колотится сердце? Почему ей так не хватает кислорода, что у нее покалывает кисти рук и ступни?

Эмори узнала классические симптомы панической атаки, но она никогда в жизни не смогла бы сказать, что ее спровоцировало. Ей приснился сон? Или виной тому укоренившееся чувство вины из-за того, что она солгала офицерам полиции?

И то и другое могло довести ее до этого состояния.

Но Эмори чувствовала, что причина ее глубокого чувства тревоги была куда более серьезной. Поэтому она встала с постели и направилась к двери, таща за собой стойку с капельницей. Приоткрыв ее чуть-чуть, она высунула голову в коридор и посмотрела в обоих направлениях. Коридор был пуст. Рядом с ее комнатой никто не дежурил. Персонала тоже не видно. Ничего угрожающего.

Эмори попятилась обратно в палату и закрыла дверь.

Она пошла в ванную комнату, чтобы воспользоваться туалетом и протереть лицо влажным полотенцем. Плитки пола холодили ее босые ступни. На обратном пути к кровати она достала из шкафа пакет со своими вещами и донесла его до постели. Разбирая их, чтобы найти носки, она признала, что Джеф был прав. Ее одежда для бега и в самом деле пахла отвратительно…

Идя на поводу у своей интуиции, Эмори перевернула пакет вверх дном и вытрясла его содержимое на кровать, убежденная в том, что именно в этом пакете скрывается причина ее панической атаки.

Эмори быстро перебрала вещи, потом сделала это еще раз, на этот раз медленнее, беря каждую вещь в руку, рассматривая каждую по очереди.

Когда она поняла, ее как будто ударило током.

Эмори посидела немного, решая, что делать, потом набрала трясущимися руками номер на мобильном телефоне и стала ждать, пока на ее звонок ответят.

После нескольких гудков сонный голос спросил:

– Эмори? Что случилось?

– Элис, прости, что я тебя разбудила.

– С тобой все в порядке?

– Все отлично. То есть нет, конечно, иначе я бы тебе не звонила в… Который сейчас час?

– Не имеет значения. В чем дело? Ты так взволнована…

Эмори заставила себя успокоиться и сделала несколько глубоких вдохов.

– Мне нужно спросить тебя кое о чем, и я не хочу ждать до утра.

– Я слушаю.

– Сегодня, когда вы все были в моей палате и я описывала, как упала и ударилась головой, я упоминала о том, что разбила очки от солнца?

– Что?

– Вспомни, Элис, прошу тебя. Это важно. Я говорила о том, что разбила мои очки от солнца?

– Не помню. А что?

Эмори с трудом сглотнула.

– Потому что потом, вечером, Джеф спросил меня, кто их склеил. Я сказала ему, что, должно быть, это сделала одна из медсестер, хотя на самом деле их склеил тот мужчина в хижине.

– Понятно, – медленно произнесла Элис, явно заинтригованная.

– Откуда Джеф узнал, что мои очки разбились, когда я упала?

Элис потребовалось время, чтобы это обдумать.

– Ты повторяла свою историю несколько раз в течение дня. Должно быть, ты все-таки говорила об очках.

Эмори пожевала нижнюю губу.

– Я так не думаю.

– Ты хочешь сказать… Что ты хочешь сказать?

– Просто выслушай меня, пожалуйста. С момента нашего воссоединения вчера утром Джеф ведет себя как совершенно другой человек. Он не отходит от меня. Он заботливый, любящий, даже кающийся. Это совсем на него не похоже, знаешь ли.

– Эмори…

– Я знаю, что ты собираешься сказать. Ты намерена сообщить мне, что это нормальное поведение мужчины, который раскаялся в своей измене.

– Именно это я и хотела сказать. В свете последних событий Джеф чувствует себя провинившимся и хочет все исправить.

– Это имеет смысл, и я бы с тобой согласилась, вот только его забота кажется мне вымученной и фальшивой. Как будто Джеф играет роль. Я не чувствую себя комфортно рядом с ним. Мне не по себе. Я понимаю, что это звучит странно.

– Ничего странного. Но это все-таки слова женщины, которая получила сильный удар по голове. Тебе дали вечером снотворное? Это бы тебе помогло…

– Мы говорим не о лекарствах. Я не брежу. И у меня нет истерики.

Молчание Элис на другом конце указывало, что Эмори ведет-таки себя как истеричка. Эмори сжала губы, чтобы не сказать чего-то такого, что только подтвердило бы мнение ее подруги.

Элис сказала:

– Я хочу все понять правильно. Ты предполагаешь, что Джеф там был и именно он нанес тебе травму, которая вызвала сотрясение мозга?

– Если он этого не делал, откуда он знает о моих солнечных очках?

Элис глубоко вздохнула.

– Ладно. Допустим, это он ударил тебя по голове. И что дальше? Он оставил тебя лежать, чтобы тебя похитил этот мужчина с гор? Ты думаешь, что они с Джефом были в сговоре?

– Нет. Это невозможно.

– Более невозможно, чем то, на что ты намекаешь?

– Я ни на что не намекаю. Я просто…

А что, собственно, она делает?

– Ты уже рассказала об этом детективам? – спросила Элис.

– Пока нет.

– Тебе следовало бы это сделать.

– Я думала о том, чтобы позвонить сержанту Найту, но сначала мне нужно было подтвердить мои сомнения по поводу очков. Я надеялась, что ты определенно скажешь мне, упоминала я разбитые очки или нет.

Элис негромко ответила:

– Ты не говорила об очках. Во всяком случае, при мне.

Эмори резко выдохнула.

– Спасибо.

– Но сколько раз ты рассказывала свою историю до нашего с Нилом приезда?

– Несколько раз. Хотя бы фрагментарно.

– Ты можешь поклясться, что в какой-то момент не упомянула про очки?

Эмори стала вспоминать прошедший день. Это был хаос разнообразных впечатлений, как будто кто-то разрезал их на фрагменты головоломки, потом подбросил все в воздух и позволил им упасть.

Она слишком сосредоточилась на своем возвращении в обычную жизнь и на том, чтобы не попасться на собственной лжи. Вполне вероятно, она могла упомянуть об очках, а потом об этом забыла.