Что Алексеев хотел от грузин, чтобы они выдернули рельсы и отправили их обратно в Россию?

Шульгин отвел Гегечкори роль отвлекающего маневра в погибающей Российской империи, в то время как хороший дипломат сделал бы все, чтобы избежать упоминания прежних разногласий и ошибок. Шульгин открыто заговорил о предательстве, что, по сути, сделало дальнейшее сотрудничество русских белогвардейцев и грузинских меньшевиков очень сложным. Далее Шульгин заявил, что с севера на добровольцев нажимают большевики, с запада немцы, с востока, с занятием Баку, турки и немцы, а с юга в это время начинает нажим Грузия, а потом задал прямой вопрос: участвует ли в этой комбинации окружения и давления Добровольческой армии Грузия? Такой враждебной вопрос не требовал ответа, так как грузинская армия сотрудничала с кубанскими казаками и даже с Добровольческой армией, сражаясь против большевиков, и даже послала бронированный поезд.

Алексеев впал в тихую ярость, когда начал обсуждать этот подарок: «Генералу Масловскому был выделен бронированный поезд, но в поезде все, что только можно, было разрушено и испорчено. Такое отношение грузинских офицеров нельзя назвать преданным». Мазниев ответил, что генерал Масловский поставил свою подпись на документе, в котором говорилось, что поезд находится в хорошем состоянии. В том, что пулеметы в этом поезде не боеспособны, обвинять грузинское правительство было со стороны Алексеева более чем нетактично.

Вопрос, обсуждение которого окончательно провалило переговоры, касался обладания Сочинским округом. Грузинская армия оккупировала Сочи весной 1918 года, защищая его от большевиков. Впервые вопрос о том, должен ли находиться этот округ под властью Добровольческой армии или Грузии, был поднят в середине сентября. Социал-революционеры и меньшевики, преобладающие среди сочинских городских политиков, считали Добровольческую армию диктаторской и монархической организацией и не имели никакого желания попасть под ее правление. Они подготовили резолюцию, в которой просили Грузию временно присоединить к себе округ.

В Сочинском округе грузинское население составляло меньшинство (11 процентов), которое Гегечкори озвучил как 22 процента. Из пятидесяти деревень всего лишь одна состояла преимущественно из грузин. Без сомнения, Грузия не имела никаких прав на Сочи. Утверждение Гегечкори, что Грузия должна сохранить город из-за его стратегического значения, практически не имело смысла; конечно, Добровольческая армия имела больше шансов защитить Сочи, чем Грузия.

Гегечкори и Мазниев приехали в Екатеринодар с четкими инструкциями настаивать на сохранении Сочи за Грузией. Грузинская позиция была такова: республика присоединяет к себе Сочинский округ лишь временно и вернет его России, когда будет создано единое государство. Грузия не признавала Добровольческую армию способной говорить за всю Россию, поэтому отказалась решать вопрос с границами. В пылком монологе Гегечкори назвал Добровольческую армию частной организацией, что сильно обидело генералов. (Сложно понять, почему: Добровольческая армия никогда не называла себя всероссийской национальной организацией.)

Могло сложиться впечатление, что обе стороны использовали вопрос о принадлежности Сочи как повод прекратить переговоры. Подсознательно генералы и социалисты не хотели приходить к соглашению, но они не могли признать неудачу только потому, что пулеметы на подаренном поезде не действовали.

Если бы главной целью лидеров Добровольческой армии было выбросить грузин из Сочи, они не могли бы выбрать худшую тактику. Их жестокие нападки на грузинских представителей, которые временами были ad hominem[13], не позволили грузинам пойти на компромисс.

Авалишвили, грузинский дипломат, считал, что молодая республика не хотела отступать под давлением, так как полагала, что это неблагоприятно повлияет на их престиж. Никто не просил Алексеева отказываться от Сочи от имени всего русского народа; вопрос касался временного управления, и это уж точно не являлось препятствием для главной цели Белого движения — борьбе с большевиками. С точки зрения интересов Добровольческой армии ей было бы выгодно, чтобы грузины находились в Сочи; малочисленной Белой армии не пришлось бы выделять солдат для сдерживания большевиков.

Весь второй день переговоров был полностью посвящен сочинскому вопросу. После бесполезных пререканий, в ходе которых стало ясно, что ни одна сторона не уступит ни на йоту, Алексеев закрыл заседание следующими словами:

«Мы как-нибудь проживем и будем продолжать нашу работу, а вы будете в зависимости от тех районов России, которые могут давать вам хлеб и многое другое. Немцы могут дать вам немного, но постоянный источник для вас — это здесь. Как мне ни тяжело все это говорить, я заявляю, что при отсутствии положительного решения по главному вопросу считаю совещание закрытым».

Заседание в Екатеринодаре определило новую модель будущих отношений. История этих отношений — однообразная серия пограничных столкновений, а иногда даже серьезных, крупномасштабных боев. Вскоре после переговоров отношения весьма ухудшились. Грузинское правительство сместило со своего поста генерала Мазниева, так как его пророссийская ориентация была дискредитирована. На его пост назначили генерала Вашакидзе, если верить Масловскому, человека недалекого. Тифлис приказал Вашакидзе не иметь никаких дел с представителями Белого движения. Вскоре грузины заменили его генералом Кониевым, негласным оппонентом примиренческой политики Мазниева.

Деникин приказал Масловскому напасть на Сочи. Масловский считал приказ своего командующего совершенно ошибочным; он его не выполнил и попытался убедить Деникина передумать. Приказ был отменен, но неделю спустя главнокомандующий решил все-таки вернуться к первоначальному плану и заменил Масловского полковником Колоссовским, который атаковал грузин со своим маленьким отрядом, но был оттеснен. Деникин часто делал промахи, доверяя сложное задание малочисленным силам.

К тому времени Деникин начал подозревать, что немцы уговаривают Грузию занять твердую позицию против белых. Это подозрение возникло не на пустом месте. Кресс фон Крессенштейн поставил Берлин в известность о переговорах только 17 октября, через месяц после самого события. Через посла Иоффе в Берлине Советы пытались убедить немцев помешать сотрудничеству между Грузией и белыми. На самом деле германское министерство иностранных дел впервые узнало о переговорах из доклада Иоффе. Из немецкого ответа Иоффе становится ясно, что Берлин не был в этом заинтересован. Именно грузинский министр внутренних дел Рамишвили обратился к Крессу фон Крессенштейну с просьбой о помощи в борьбе с Добровольческой армией. К этому времени фронт на Балканах развалился, а Германия потерпела поражение в войне. Тем не менее слухи о победоносных успехах Антанты не были подтверждены в Тифлисе, поэтому немецкие представители обещали помочь Рамишвили.

Поражение немцев повлияло на ход Гражданской войны в целом и на отношения между грузинами и Добровольческой армией в частности. Деникин предполагал, что англичане, которые должны были занять место немцев в Закавказье, накажут грузин за их предательство. Грузия же, помня о принципе Вильсона о самоопределении, рассчитывала, что союз Антанты окажет поддержку их государству. Но обеим сторонам пришлось разочароваться.