Главным теоретиком «смешанного правления» в США выступил Дж. Адамс. Полемизируя со своим кузеном С. Адамсом, он писал: «Под аристократией я имею в виду не столько наследственное дворянство… сколько естественную и подлинную аристократию человечества. Ее существование вы не станете отрицать. И вы, и я видели подъем четырех аристократических семей в Бостоне — Крафтов, Горов, Доусов и Остинов. В нашем городе они составляют столь же подлинное дворянство, как Говарды, Сомерсеты, Берти и прочие в Англии. Слепые, без разбора упреки против аристократической части человечества, против установленного самой природой различия, которое мы не можем уничтожить, неразумны и не великодушны»[811]. В то же время возможность установления чистой аристократии была для Адамса одной из самых серьезных опасностей, угрожающих республике. Предотвратить ее можно было, в частности, за счет усиления исполнительной власти, которая уравновесила бы Сенат [812].

Естественным путем, по Адамсу, возникает и монархический элемент «смешанного правления», под которым он, как и другие теоретики эпохи Просвещения, понимал не столько монархию в точном смысле слова, сколько власть, сосредоточенную в руках одного человека. При самом создании общества, как он писал, «всегда случается так, что среди прочих есть кто-либо, одаренный выдающимся гением. Проявив свою доблесть при защите своей страны или выделившись в занятиях искусством, он приобретает большое влияние. Он становится вождем в военных экспедициях или председательствует в собраниях»[813].

Таким образом, Адамс считал формирование иерархии в обществе естественным и неизбежным процессом. Примерно так рассуждали и прочие федералисты. Правда, они не настаивали на естественности монархического элемента, а двум остальным давали нейтральные названия «большинства» и «меньшинства»[814]. Однако отчетливо выраженный элитистский оттенок у них сохранялся. «Аристократия», «меньшинство» могли трактоваться как меритократическая элита. «Курций» уверял: «Лишь добродетель, здравый смысл и хорошая репутация облагораживают кровь и приводят плебея к самым высоким должностям в государстве»[815]. Это сочеталось с представлением о «меньшинстве» как об имущих слоях общества. Дж. Мэдисон в 10-м номере «Федералиста» объявлял «первой заботой государства» защиту способностей и дарований граждан, имея в виду, в частности, неравные способности к приобретению собственности[816].

Федералисты считали, что классовую структуру общества определяет неравное распределение собственности. Это положение было заимствовано из знаменитой «Океании» Дж. Гаррингтона[817]. Дж. Адамс прямо признавал это: «Гаррингтон показал, что власть всегда приходит вслед за собственностью. Мне кажется, что в политике эта максима столь же незыблема, как то, что в механике действие равно противодействию»[818]. Отсюда характерное для федералистов противопоставление «большинства» и «меньшинства» — людей, лишенных собственности, и людей, обладающих ею[819]. Мэдисон в «Федералисте» изображал общество так: «Самой обычной и постоянной причиной возникновения фракций всегда было различное и неравное распределение собственности. Те, кто ею владеет, и те, у кого ее нет, всегда составляют в обществе группы с противоположными интересами. Те, кто является кредиторами, и те, кто состоит в должниках, равным образом противостоят друг другу. У цивилизованных народов необходимо возникают земельный интерес, промышленный, торговый, денежный интересы и множество меньших по значению групп, разделяя общество на различные классы, движимые различными чувствами и взглядами»[820].

Для различных групп, но особенно для «большинства» и «меньшинства», характерно столкновение интересов. По мнению Дж. Адамса, «когда люди, не имеющие собственности, чувствуют в своих руках власть решать все вопросы большинством голосов, они неизменно нападают на собственников, до тех пор, пока собственники не теряют всякое терпение и не прибегают к тонкостям, трюкам и стратагемам, чтобы провести тех, кто слишком силен, чтобы… им можно было сопротивляться иным путем»[821].

Идеал законодательной власти для федералистов должен не просто принимать законы, но лишь после «должного обдумывания». В частности, для этого ее орган, по мнению лидеров группировки, должен был обязательно состоять из двух палат[822]. Уилсон, например, опасался, что однопалатная легислатура окажется бесконтрольной и потому деспотической[823]. Критикуя в 1777 г. однопалатную легислатуру Пенсильвании, Раш писал: «Верховная, абсолютная и неконтролируемая власть над целым штатом отдана в руки одного органа. Будь она отдана одному человеку, это было бы менее опасно для безопасности и свободы общества». Он доказывал, что нестабильность античных республик Афин и Рима была связана с отсутствием бикамерализма[824]. Как правило, представление о двухпалатной легислатуре было тесно связано с общим представлением федералистов о социальной структуре общества. Разные палаты должны были представлять различные социальные слои. Кроме того, как заявлял на Филадельфийском конвенте Мэдисон, «полезность Сената должна состоять в том, что в своих действиях он проявляет больше уравновешенности, больше последовательности, больше мудрости, чем народная (popular) палата»[825]. Для этого, как правило, вводился иной, чем в нижней палате, порядок выборов — двухстепенные, а не прямые, что, с одной стороны, делало верхнюю палату менее зависимой от воли избирателей, а с другой, как тогда считалось, ослабляло ее авторитет по сравнению с нижней палатой, избираемой путем прямых выборов и потому более близкой к народу, изначальному источнику всякой власти. Стабильности, взвешенности и мудрости Сената должно было способствовать также малое число сенаторов. Как уточнял Э. Рэндольф, Сенат должен быть «столь мал, чтобы быть избавленным от бурных дебатов, которым подвержены многочисленные собрания»[826].