К чему нам все эти заморские красоты, когда и своих предостаточно. Мила та сторона, где пупок резан! Как не вспомнить слова, написанные более четверти тысячелетия тому назад Степаном Крашенинниковым, академиком российским, первым исследователем Камчатки, другом и сподвижником Михайлы Ломоносова. Вот что он писал в предисловии к своему знаменитому труду «Описание Земли Камчатки»: «Знать своё отечество во всех его пределах, знать изобилие и недостатки каждого места, знать промыслы граждан и подвластных народов, знать обычаи их, веру, содержание и в чём состоит богатство их, также места, в коих они живут, с кем пограничны, что у них произростит земля и воды и какими местами к ним путь лежит, всякому, уповаю, небесполезно, а наипаче нужно великим людям, кoтoрые по высочайшей власти имеют попечение о благополучном правлении государства и о приращении государственной пользы… Какая от того прибыль, когда кто знает, что дeлaется в Индии и Америке, а о своём oтечествe столько имеет понятия, что едва известно ему то место, где он живёт и где его поместье. Знание состояния чужих государств тогда и приносит пользу, когда кто, будучи известен в своём отечестве, может усмотреть разность в исправности дел, касающихся до благополучия государств и благосостояния. В таком случае можно стараться всякому по должности, чтоб сравняться c другими государствами, в чём они имеют преимущество, или и превзойти их».

Памятуя эти слова, можно с уверенностью сказать, что рано или поздно найдутся такие люди, что рано или поздно русская природа их стараниями будет сохранена и показана русскому народу, да и всему миру во всём её величии, a нравственность будет возрождена в народе так же, как возрождает порушенная человеком природа сама себя.

Неужели немцы, справившиеся с загрязнением Рейна, в воде которого можно было чуть ли не фотоплёнку проявлять, а теперь в него заходит лосось, живущий только в чистой воде, умеют это делать лучше нас? Или та же Америка, чуть было не уничтожившая Великие Озёра, а там теперь резко увеличилась численность того же лосося? Это ли не показатель чистоты среды обитания. Неужели мы хуже них и не сможем вернуть России её былую красоту там, где она была утеряна? Не верю пессимистам. Не они будут восстанавливать Россию.

Да, есть озоновые дыры, есть мёртвая чернобыльская зона, есть нефть, заливающая побережья морей и идущая по поверхности северных чистейших рек. Всё это есть, но как есть те, кто «помогает» коверкать природу России, так есть и те, которые помогают ей восстановиться. Есть бесстрашные и бескорыстные охотничьи и рыбные инспектора, есть простые шофёры, которые никогда не изгадят лесную полянку кучей мусора из кузова самосвала из-за того, что до свалки ехать далеко. Есть настоящие, правильные охотники, что никогда не сбраконьерят, хотя в лесу с ним один на один. Есть, наконец, и в правительстве, и на местах люди, которые понимают ситуацию, хотя и не всегда могут проявить себя с принципиальной стороны. На всё должно быть отпущено своё время. И, может быть, мой внук будет вспоминать те места России, где ему довелось побывать и полюбоваться её красотой.

Однажды в мае, северной, почти совсем уже белой ночью мы сплывали на «казанке» с мотором по реке Илычу, северной границе Печоро-Илычского заповедника. Ледоход уже прошёл. По берегам лежали выпихнутые им льдины. Днём, под лучами солнца они распадались на длинные голубые ледяные палочки. Ивы, берёзы, черёмухи, лиственницы стояли ещё неодетыми и только начинали разворачивать клейкие и ароматные листочки. Солнце вот-вот должно было подняться из-за далёкого Уральского хребта. Перед восходом, как всегда, заморозило. Мы окоченели в дюралевой лодке посреди полноводной холодной реки и решили вылезти на берег, чтобы согреться – развести костёр или просто побегать. Заглушив мотор, мы пристали к месту, где за высоким берегом виднелись какие-то старые постройки. Оказалось, что это покинутый лесопункт. Вырубив окрест положенное и неположенное, лесорубы бросили кипевший когда-то жизнью, a теперь ненужный посёлок.

Такие места неизъяснимо привлекают внимание. Что тянет человека к развалинам церкви или дома? К заброшенному кладбищу? Кто скажет?

Подталкиваемые этим странным любопытством, позабыв о холоде, мы двинулись по улице когда-то живого человеческого поселения.

Покосившиеся щитовые дома c дырявыми крышами и пустыми, без рам и стёкол, оконными проёмами, словно слепые, смотрели и не видели нас. Какие-то склады, провалившееся овощехранилище. По ним и прямо нам в глаза ударили вдруг первые лучи солнца. Сразу засияли листики на молоденьких берёзках и хвоя на сосенках, которые изрядно уже наросли по улицам и дворам былой жилухи. Прошлогодний бурьян, измятый долгой северной зимой, сверкал инеем. Тишина стояла поразительная! Не было слышно даже бульканья полой воды под берегом. Всё будто вымерло, уничтоженное атомной войной! Именно так я представлял себе возрождающийся мир после неё! Нет людей – одна только природа, постепенно возвращающаяся к ceбe домой!

И тут из-под моей ноги с тревожным тириканьем слетел маленький куличок, перевозчик, открыв нам незатейливое своё гнёздышко с четырьмя пёстренькими яичками. Оно показалось мне тогда символом возрождающейся природы, преодолевшей всё насилие над ней!

B конечном счёте природа всё-таки сильнее нас. Так или иначе, она всегда возьмёт своё. Другой лес взрастёт на месте вырубленного, другие птицы совьют гнёзда у его корней, другие поколения людей придут на эти места. Придут с новым опытом, новыми знаниями, с новым пониманием того, как надо жить в Природе.

Я очень в это верю.

«С чего начинается Родина?..» так поётся в популярной некогда песне времён застоя.

Для меня на этот песенный вопрос ответ один. Моя Родина начиналась не с картинки в букваре и не с товарищей в соседнем дворе. Для меня она начиналась с запаха осенних листьев, когда мы бежали в лес от развороченного немецкой бомбой пассажирского состава в октябре 1941 года неподалёку от станции Буй. Я хорошо себя помню именно с той поры, а осенний золотой лес, пожухлая трава, полуоблетевшие берёзки, неяркое осеннее солнце всегда вызывают у меня воспоминания о военной поре моего детства.

А потом была алтайская жизнь в деревне под Бийском, рыбалка вместе с деревенскими мальчишками на речке Чемровке, непроходимые заросли ивняков по её берегам. Там я нашёл подбитую каким-то охотником утку. Она была совсем свеженькая, только из клюва тянулась клейкая ниточка свернувшейся крови. Я принёс её домой, и бабушка сварила вкусный суп.

С восьми лет я шастал по бору за грибами и ягодами, гонял с приятелями бурундуков. Однажды во время одного из походов мы залезли на лесную вышку. Залезали мы на неё зачем-то не единожды, но в этот раз я увидел совсем иное. Где-то далеко за окраиной леса начиналась степь. Нагретый воздух искажал даль. Она дрожала. И в этом голубоватом мареве я увидел вместо ровного горизонта какую-то синюю изломанную линию. Я спросил своего дружка: «А что это там, далеко? Такое синее?» «А это Алтайские горы», – ответил он.

Как же сильно всё это увиденное мной врезалось в память, если уже потом, заканчивая охотоведческий факультет, я сказал себе, что буду работать только на Алтае.