и она очень замкнутый человек. Она больше не хочет это обсуждать. Желаю вам удачи в поисках. Сообщите, если когда-нибудь узнаете, кем был этот человек».

Почему все мои зацепки ведут в никуда? Почему Розенхан так запутал путь к этим псевдопациентам? Что он хотел защитить? Я чувствовала себя преданной человеком, которого никогда не встречала. Неужели я впустую тратила время, гоняясь за призраками вымышленной вселенной?

Я снова вернулась к делу Лоры Мартин, но на этот раз с яростным и скептическим взглядом. Я еще раз изучила описанную в неопубликованной книге Розенхана конференцию по делу пациента, на которой психиатр Лоры использовал картины для раскрытия основных симптомов ее психического заболевания. Розенхан прямо цитировал: «Верхняя часть картины – это желание пациента. Не в состоянии справиться с идущими изнутри импульсами, она жаждет успокоения. И, возможно, в лучшие моменты она способна его достичь. Но обычно ей это непросто. С одной стороны, ей не хватает самоконтроля, а с другой, эти импульсы слишком сильны. Искомого ей успокоения, олицетворяющего сразу и умиротворение, и полный контроль над импульсами, просто невозможно достичь. В хорошие дни она может достичь спокойствия, за которым следуют депрессия и утрата контроля».

И прочая психоболтовня. Доктор объяснил четыре следующие картины и дошел до шестой – последней. «Нижняя часть картины менее интенсивная… Цвета здесь лучше вписываются… Импульсивная жизнь миссис Мартин лучше вписывается…» Толстая линия, разделяющая части картины, становится для врача доказательством того, что состояние Лоры улучшилось под его бдительным заботливым оком.

Зная, как сильно Розенхан мог все приукрасить, эта ситуация показалась мне очевидной – слишком хорошо вписывалась эта сцена. Даже интерпретация картин с точки зрения психоанализа выглядела банально, практически карикатура с курящим трубку аналитиком в журнале «New Yorker». Затем следует крайне маловероятное совпадение, что Розенхан лично консультировал ее случай – он не был клиническим психологом, не работал с пациентами со времен получения степени, так зачем же кому-то в Вашингтоне звонить ему, чтобы Розенхан осмотрел одного из своих пациентов? А еще интересно, как ему удалось оплатить все эти госпитализации. В личных письмах он писал, что сам финансирует их (чтобы избежать мошенничества со страховкой и других возможных противоправных действий). Пятьдесят два дня в одной из самых шикарных больниц страны уже тогда стоили бы целое состояние. Откуда у него такие деньги?

Почему все мои зацепки ведут в никуда? Почему Розенхан так запутал путь к этим псевдопациентам? Что он хотел защитить?

Может быть, Кеннет Герген все же прав. Хоть что-то из этого всего вообще происходило?

26

Эпидемия

Теперь вопрос в другом: неужели Розенхан намеренно изобретал псевдопациентов, чтобы увеличить свое «к» (количество испытуемых в данных) и достоверность выводов? Преувеличение симптомов сошло ему с рук и придало смелости, чтобы пойти сразу на десять шагов вперед и выдумать псевдопациентов? Неужели он не успевал закончить книгу и отчаянно заполнял пустые страницы? Эта замысловатая уловка больше не казалась мне такой невероятной: были письма Мерри Питерсон и дневники студентов, зачем-то размещенные среди бумаг Розенхана; был Честнат Лодж и «известная художница», псевдопациентка Лора Мартин, рассмотрение случая которой прошло слишком безупречно; наконец, был Карл, очень похожий на друга Розенхана, но никогда не принимавший участия в исследовании.

Я не хотела верить, что человек, которым я так восхищалась, оказался таким – каким бы таким он ни был. Теперь моей целью было не просто найти псевдопациентов – я стала искать доказательства того, что они не существовали. Так что следующие месяцы моей жизни прошли в погоне за призраками. Я обратилась за помощью в журнал «Lancet Psychiatry». Выступила с речью перед Американской психиатрической ассоциацией, призывая связаться со мной хоть кого-то, кто знал Розенхана. Я проверяла слухи и месяц прорабатывала зацепку о связи Розенхана с больницей Святой Елизаветы в Вашингтоне лишь потому, что в статье о его исследовании в Википедии была фотография этой больницы – его ключевого объекта. Я даже наняла частного детектива, который не продвинулся дальше меня. Я связалась со всеми, кто когда-либо близко знал Розенхана. Меня неприятно удивляло, что я все больше отдалялась от них и то, сколько людей не хотели пересказывать его историю, включая одну из его секретарш, которая, возможно, имела доступ к некоторым его работам во время написания «Психически здоровых на месте сумасшедших». Когда я ей позвонила, она сказала лишь: «Ну, он и правда часто “креативно мыслил”». Она рассмеялась, а потом ее тон стал серьезнее: «Не могу сказать вам ничего хорошего, так что я лучше промолчу».

Все пути вели назад к Биллу и Гарри. Студенты, коллеги-преподаватели и друзья либо ничего не знали об исследовании, либо возвращали меня к тем двоим, которых я уже нашла.

Я изучала ложь и нашла броскую статью «Daily Mail», предлагавшую «научно доказанные» способы обнаружения лжеца с помощью текстового анализа, который учитывал «минимальное упоминание о себе, замысловатые фразы» и «простые объяснения, негативный язык». К сожалению, когда я провела этот тест с настоящим экспертом по лжи Джейми Пеннбейкером, социальным психологом Техасского университета, тот сказал, что невозможно вычислить лжеца исключительно по тексту, а тот, кто утверждает обратное, скорее всего, сам лжет.

Я рассказала Флоренс о своем скептицизме по поводу исследования. Она часто называла Розенхана «выдумщиком» и считала, что он мог быть счастливее, если бы писал романы, а не занимался исследованиями. Но неужели его воображение могло зайти так далеко? Поначалу Флоренс сомневалась, что он способен на такое. Но, немного поразмыслив, она написала: «Я все еще сомневаюсь, что кого-то из них он выдумал… это, конечно, объяснило бы, почему Дэвид так и не закончил книгу».

Хороший довод. В 1980 году издательство «Doubleday» обратилось в Верховный суд штата Нью-Йорк с требованием вернуть первый аванс за книгу «Под замком» (к тому времени Розенхан уже изменил ее название с «Одиссеи в мир безумия»), срок написания которой истек семь лет назад. Неужели ободряющие комментарии редактора, в которых он предлагал добавить побольше деталей о «непонятных» псевдопациентах, отпугнули Розенхана? Почти все, с кем я общалась, видели в том, что он оставил свое важнейшее исследование, доказательство того, что с экспериментом было что-то не так.

После публикации «Психически здоровых на месте сумасшедших» Розенхан вернулся к изучению альтруизма и опубликовал работу о влиянии успеха и неудачи на щедрость детей. После 1973 года он перескакивал с темы на тему: настроение и удовлетворение собственных желаний; радость помощи; мораль; псевдоэмпиризм; изучение ночных кошмаров после землетрясения. Все эти исследования казались немного размытыми. Один из его коллег сказал мне, что после успеха