Я прошел, утопая по щиколотку, через песок, оглянулся. За мной глубокие следы, будто прошел шагающий экскаватор.

– Алло – крикнул я громко в темный зев. – Я с миром !

Но меч обнажил, ибо, как ни нелепо говорить про мир с мечом в руке, но если навстречу прыгнет зверь или выбегут разбойники, но... словом, что-то уже говорилось про добро с кулаками и про вооруженный мир. Сигизмунд смотрел большими круглыми глазами Гугол скептически морщился. Я поколебался, велел:

– Оставайтесь здесь. Берегите коней!

– Мой господин! – взмолился Сигизмунд.

Гугол смолчал:

– Я не знаю, – сказал я, – что там внутри. Если пойдем вдвоем или втроем, оно может сожрать нас всех. А так меня сожрет, а ты, Сигизмунд, все равно поедешь и добудешь... добудешь то, за чем едем.

Он смотрел, широко распахнув глаза. Я говорил с иронией, но он все равно слышал лязг мечей и хруст я огромных зубов, раскусывающих стальной панцирь. А я посмотрел на его чистое лицо и подумал, что как некстати его разуверили... самое бы время добыть доспехи одной мощью веры... скажем, в то, что доспехи уже добыты и лежат в седельном мешке.

Я улыбнулся ему подбадривающе, получилось криво, пригнулся, чтобы не разбить железный лоб о каменный выступ, а дальше навстречу мне медленно пошла мерцающая тьма, тихая, бесплотная, только под подошвами иногда с сухим треском рассыпались истлевшие кости, а лицо опахивало крыльями то ли ночных птиц, то ли летучих мышей.

Затем – красный трепещущий отблеск на стене. Сердце застучало чаще, я ускорил шаг. За поворотом открылась громадная пещера. Костер полыхал устойчивый, жаркий, края ограждены крупными булыжниками, не давая выкатываться углям. Стены пещеры поднимались на два-три человеческих роста, а там сходились в арочном своде. Мне даже почудился какой-то узор, как в церкви, хотя это явно творение природы.

Под стеной напротив покоится половинка расколотого вдоль ствола могучего дерева, неимоверно толстого, без коры, блестящего. Я спрятал меч, ноги стали ватными, но я заставил себя подойти ближе.,

Ствол не просто расколот, в этой половинке еще и углубление... А в этом углублении, как в гробу, человек.

Я задержал дыхание, ноги стали тяжелыми, как две колоды для рубки мяса. Я слышал про моду делать для себя гробы, это говорило о презрении к смерти, старики, бывало, тешут себе гробы и украшают их, но здесь гроб... или домовина, как иногда говорят, сделан просто без выкрутасов. И человек хоть и не мертв, но в самом деле близок к смерти...

– Ваше величество, – сказал я тихо, – вы не хотите узнать новости о вашей стране?

Крупное мужественное лицо, сейчас сильно исхудавшее, не дрогнуло. Глаза ввалились, под тонкими веками едва угадывались глазные яблоки.

– Ваше величество, – повторил я так же тихо, – вы не хотите узнать о своем противнике?

Арнольд лежал недвижимо, спокойный, отрешенный от этого мира, одной ногой уже там, в вечности. Крупный, широкогрудый, только живот запал так сильно, что края грудной клетки торчат, словно навес над пещерой. Длинные мускулистые руки, длинные сильные ноги, все еще жилистые, крепкие.

– Ваше величество, – сказал я в третий раз, – мне очень нужна ваша помощь! Помогите мне... просто советом. И я тут же уйду.

Арнольд не шелохнулся, но на этот раз я был уверен, что он меня услышал.

– Ваше величество, – сказал я упрямо. – Вы отказались от королевства... ради людей. Ради их спасения! Но если ответите мне, поговорите со мной, вы тоже спасете многих.

Веки дрогнули, начали подниматься. Я застыл, ибо если сам Арнольд был исхудавшим, как скелет, то глаза его оставались живыми и ясными. Более того, словно вся сила из мышц перетекла в глаза. Взгляд его был пронизывающ, я с содроганием подумал, что человек с такими глазами поймет не только, откуда я пришел, но увидит все мои грешки, всю ложь моей прошлой жизни.

Арнольд сделал больше, чем я ожидал: поднялся, в этом величественном гробу. Глаза его все еще не оставляли моего лица. Я старался делать вид, что каждый день общаюсь с людьми в гробах, но Арнольд понял правильно, я отступил, когда он с достаточной легкостью вылез, постоял, приходя в себя или справляясь с головокружением.

– Да, – сказал он приятным негромким голосом, – вы, сэр рыцарь, сумели найти верные слова. Присядьте и расскажите, что вас привело ко мне.

Я в неловкости оглянулся, выбрал глыбу побольше. Она качнулась под моим весом, но я расставил ноги пошире, став похожим на трехногий табурет, что никогда не шатается, ждал. Король, замедленно двигаясь, пошел в глубь пещеры, порылся в темноте, я порывался вскочить и помочь, все-таки король, к тому же очень немолодой человек, но Арнольд уже шел обратно, в руках широкая плетеная корзина.

– Крестьяне приносят, – объяснил он. – Как они только и поднимаются по таким кручам... ежедневно. Сколько я им запрещал! Как их король. А они говорят, что раз я сам отрекся от престола, то они мне не подчиняются.

Его исхудавшие руки выкладывали на широкую плиту камня блюда с гроздьями винограда, сочные груши, яблоки, диковинные фрукты, названия которых я не знал, предположил бы, что это мутировавший инжир, генетически измененные персики, абрикосы... Снова какие-то фрукты, пахнет одуряюще: Арнольд явно не выносит сейчас даже вида мяса, вегетарианец, но все же виноград – это виноград, не мед с акридами, что значит, мед с саранчой, такой виноград только на Центральном рынке в большом павильоне, где отовариваются «новые русские».

Я начал отщипывать по ягодке, демонстрируя хорошие манеры, раз уж не стал доказывать, что я не рыцарь. Опасно, с простолюдином король может не захотеть разговаривать. Даже ушедший в отставку.

С самого дна корзины Арнольд поднял, нахмурившись, большой ломоть жареного мяса. Мясо было завернуто в хорошо пропеченную лепешку.

– Ишь, мерзавцы, – сказал он без злобы, – все пытаются меня соблазнить... Сами без мяса жить не могут, вот и мне тайком подкладывают. Берите, сэр, это вам.

– Да как-то неловко, ваше величество...

– Ешьте, ешьте. Я все равно мясо выношу и оставляю за пещерой. Думаете, случайно там в небе всегда парил орел?

– Ну, сегодня он может взять выходной, – сказал я и принялся за мясо.

Король положил на камень большие жилистые руки, широкие в кости, но сильно исхудавшие, с выпирающими синими венами. Глаза его очень внимательно всматривались в меня, чересчур внимательно, я чувствовал себя неловко, ибо знаю, что на свете самый замечательный из людей – это я, но все это у меня пока там, в потенциале, в глубине, а вообще-то дермеца хватает тоже, а оно, как все дермецо, стремится всплыть повыше, так что не хотел бы, чтоб вот так внимательно...

Губы короля дрогнули в слабой улыбке.

– Вы странный человек, сэр, – заметил он осторожно. – И тот, кто вас послал, должен быть очень смелым человеком...