под начало чужака Тагора, который был постарше, для обучения стрельбе из луков; всего в отряде было двадцать человек (ага, значит, четверо лучников ухитрились убежать с оружием), из них пятеро вохейцев; почему чужаки согласились помогать Кивамую, он не знает.

Вот двое светлокожих – другое дело. Особенно главный инструктор по стрелковой подготовке и командир лучников. Тонкими чертами лица и орлиным носом он походил на Баклана и Сектанта, но волосы у него были не курчавыми, как у вохейцев, а лишь слегка волнистыми, причём не такого жгуче-чёрного оттенка, а чуточку посветлей, как и кожа. А глаза вообще серо-голубые. Но этот пленный заинтересовал меня, конечно, не антропологическими характеристиками.

Манеры выдавали в нём человека бывалого и много повидавшего. Сперва, разумеется, Тагор, немного отойдя после побоев, нервничал и напрягался, когда кто-нибудь из «макак» подходил проверить крепость пут или просто направлялся в его сторону: было это не очень заметно, но внимательному наблюдателю вполне понятно. Однако, поняв, что пленников никто не собирается немедленно резать на куски, расслабился, с подчёркнутым равнодушием хлебал воду из обрубка бамбукового ствола, подносимого к лицу, а в остальное время то пробовал дремать с закрытыми глазами, то с видимым интересом наблюдал за повседневной жизнью нашего отряда, делая это, впрочем, крайне осторожно.

Я немного поизучал его со стороны. Вроде довольно спокоен, насколько это вообще возможно со связанными за спиной руками и то и дело возникающими в поле зрения свирепого вида дикарями, сидит тихо, изображает полную покорность судьбе, старательно отводит глаза, когда кто-нибудь на него смотрит. Но когда я встретился с ним взглядом, у меня сердце едва в пятки не ушло: это же глаза матёрого убийцы! Среди местных папуасов даже деду Теманую с покойниками Ратикуитаки и Огорегуем до него далеко.

Ну ладно, каким бы ты ни был волчарой, сейчас ты моя добыча, а не наоборот. Так что хочешь не хочешь, а будем тебя, гусь залётный, укрощать. Причём как можно быстрее и жёстче, чтобы не потерять лицо в глазах подчинённых.

И я приказываю Гоку отделить Тагора от остальных пленников и посадить его на солнцепёк, не давая воды. И почти до самых сумерек я занимался обработкой мелких ран «макак» самогоном, потом – обсуждением с командирами сегодняшней битвы и огромных наших потерь в ней. А уж напоследок, позвав с собой Баклана в качестве переводчика и Гоку, призванного изображать «злого следователя», отправился допрашивать заинтриговавшего меня воина. Итуру, словивший стрелу в плечо, выглядел неважно, и я подозревал, что разговор получится не очень длинный и информативный, но всё равно подготовку к нему следовало провести основательную: сначала ты работаешь на репутацию, потом репутация работает на тебя. Среди папуасов обо мне уже ходила слава ужасного колдуна и великого воителя, и особых усилий для сохранения подобного представления у окружающих прилагать не приходилось, но человеку новому требовалось сразу продемонстрировать, что перед ним не хрен собачий.

Мы удобно уселись на ворох травы, заботливо натасканный сунийцами. Солнце из-за наших голов било в лицо сидящему на корточках пленному. Я отхлебнул из бамбукового стебля. Допрашиваемый облизнулся сухими губами при виде пьющего воду человека, но больше никак не выдал свою жажду.

– Спроси его, кто он такой, – велел я Баклану. – Он не похож на… – я замялся. – …Того, Кто Ходит Между Деревнями И Меняет Разные Вещи.

В языке аборигенов Пеу не существовало слов «торговец» или «купец», поэтому пришлось на ходу придумывать словесный оборот для обозначения данного вида деятельности. Но вохеец меня прекрасно понял, в отличие от Гоку, на лице которого отражалась напряжённая работа мысли: что же такое сейчас выдал «пану олени» Сонаваралинга. В общем-то, это некоторое выпадение из образа «злого мента», который должен злобно скалиться и отвешивать подозреваемому тумаки, ну ладно, пусть будет не только злобным, но и туповатым в придачу.

Баклан начал что-то требовательно вещать, периодически кивая на меня. Пленный немного помолчал. Уже собираюсь дать сигнал текокцу, чтобы он простимулировал вербальную активность чужака хорошей затрещиной, но тот наконец начал говорить.

Если я хоть чуть-чуть разбираюсь в эмоциях, мой переводчик был ответом обескуражен. Причём, если сначала на лице его читалось лёгкое удивление, то в конце физиономия Баклана выражала сложную смесь офигевания со злорадством.

– Выкладывай, что тебе сказал чужак, – стараясь не показать нетерпения и любопытства, требую у вохейца.

– Его зовут Шщххагхор, – начал Итуру (ох уж эти вохейские нагромождения шипящих… Мне лично в имени, которое назвал пленный, слышалось просто «Шагхор»). – Он не вохуакива. Он тусатишхива.

– Кто?!

Потратив минут пять, удалось выяснить, что это жители уже знакомого мне по прежним рассказам государства Тузт, расположенного на острове Укрия, которое находится на север от Вохе.

– Ты его хорошо понимаешь? – спрашиваю озабоченно, помня, как первое время мучился, общаясь с Бакланом и Сектантом.

– Понимаю, – развеял мои опасения вохеец. – Он очень хорошо по-нашему говорит. Как наши высокорожденные. – Последнее произнесено было с той непередаваемой смесью зависти и презрения, с какой иные граждане в прежней моей жизни произносили слово «буржуй».

– Это как? – уточнил я.

В ответ Баклан неопределённо промычал что-то насчёт высокорожденных, у которых хватает времени и денег, чтобы учиться письму и красивой речи. Так точно: классовая ненависть во всей красе. А попавший в наши руки гусь залётный не прост, коль балакает как образованный человек, да ещё на чужом для него вохейском.

– Ты спросил, что он делал среди Тех, Кто Ходит Между Деревнями И Меняет Разные Вещи? – пришлось напомнить горе-переводчику.

– Да, – подтвердил Итуру. – Он… – Баклан в затруднении остановился.

– Что он? – уже начал терять терпение я.

Вохеец продолжал молчать, готовый чуть ли не расплакаться.

– Этого слова нет в нашем языке? – кажется, догадался я.

– Да, – с видимым облегчением ответил Баклан.

– Тогда опиши подробно, чем занимается наш нынешний гость, – прихожу ему на помощь.

Тут я заметил, что тузтец внимательно наблюдает за нами, глядя снизу вверх, и даже прислушивается к разговору и, кажется, ухмыляется, видя затруднения допрашивающих. Непорядок.

– Гоку, – поворачиваюсь я к разведчику-текокцу и указываю на пленного, – мне не нравится, что этот чужак скалит зубы. Объясни ему, что улыбаться он будет, только когда ему разрешат.

Тот подскочил к Тагору и, схватив его за плечо, прорычал что-то насчёт отрезания гениталий и скармливания их свиньям. Ухмылка сползла у тузтца с лица. Вот так-то лучше.

– Он регой, – начал Баклан, – типулу-таки одного острова, не Тузта, а другого, воевал с Вохе. У него было мало своих воинов, поэтому правитель позвал регоев с других островов, чтобы они помогли ему победить вохейцев. За это тот