Она случайно заглянула сюда, чтобы передохнуть на обратном пути в Токио после того, как навещала мужа, командированного в другой город.

Она всегда оказывается здесь на изломе лета.

Волны жара поднимаются от раскаленного асфальта, воздух влажный и горячий, словно в пароварке.

До конца непонятно, зачем она вновь оказалась здесь. После окончания работы над книгой все воспоминания о городе стали всего лишь частью ее прошлого.

Как быть? Она растерянно оглядывается вокруг в поисках ответа, словно тот сокрыт где-то в этом городе.

Указатели и рекламные плакаты, которыми завешан весь центр, порядочно износились и теперь, словно еще один слой кожи, сливаются с городским фоном. Каждый день под палящим солнцем и проливным дождем — их краски постепенно потеряли яркость и стали однотонными и неразличимыми.

Как члены одной семьи.

По крайней мере, вот что пришло ей в голову. Пусть каждый из них отдельная личность, — живя под одной крышей, люди становятся похожи друг на друга.

Даже супруги вроде нас становятся одинаковыми, словно теряя различия.

Она думает о муже, с которым недавно попрощалась.

Может, и нет пар, подобных нашей, так же сильно безразличных к другим людям, включая друг друга? Это взаимное чувство. Возможно, именно благодаря этой взаимности они и смогли так долго оставаться вместе?

Раньше она смутно надеялась на то, что, стоит их дочери стать независимой и покинуть родительский дом, как этому придет конец, но в последнее время стало казаться, что, возможно, так все и останется до самого их последнего дня. Находиться рядом с кем-то, не прилагая титанических усилий, — это ли не черта идеальной пары? Вряд ли она сможет найти кого-то еще со столь низкими запросами.

«Другими словами, мы все-таки родственные души», — думает она, горько улыбаясь.

Неожиданно в памяти оживает образ симпатичного юноши. Сидя в жаркой комнате и попивая сок, он раз за разом молча проигрывает запись на магнитофоне и аккуратно копирует услышанное в тетрадь.

Добродушный юноша, чуть младше ее, с которым она провела так много времени когда-то давно…

Почему она вдруг вспомнила о нем? Наверное, с возрастом стала слишком сентиментальной. Может, она и попросила его тогда о помощи именно потому, что в глубине души он ей нравился?

Она продолжает бродить в растерянности.

Шум вечера буднего дня нагоняет приятную слабость.

Она ничем не отличается от других домохозяек, идущих по послеобеденным улицам других городов. Никто не оглядывается на нее, ничего в ней не привлекает внимания. В этой мысли она находит покой.

Связь между людьми — штука удивительная. Никогда не знаешь, что подтолкнет их друг к другу, а что навсегда разлучит.

Ноги сами привели ее в известный японский сад в самом центре города. Завидев краем глаза сбившуюся в кучу туристическую группу, она намеренно сходит с основного маршрута и направляется к тому самому зданию.

Тихое, замкнутое пространство, окруженное забором.

Она замечает характерную для японских деревянных домов прохладу, в нос ударяет запах плесени. Тихие перешептывания редких посетителей, словно рябь, поглощаются стенами здания.

Мрачный японский дом. Заключенный, будто в раму, в опоры террасы энгава вид на сад сразу притягивает взгляд.

Она всегда ощущала необъяснимый страх в таких величественных безмолвных местах.

В японских садах наблюдатель всегда четко отделен от наблюдаемого — из-за этого неизбежно появляется напряжение. В подобных местах возникает чувство неминуемого кровопролития, словно кто-то всерьез поставил свою жизнь на кон.

Наблюдатель и наблюдаемый.

Я все же была наблюдателем.

Женщина замирает, замечая прямоугольное пространство сада, заключенное в раму террасы.

А она всегда была наблюдаемым объектом и прекрасно знала об этом.

Она внимательно рассматривает меняющиеся оттенки зеленого на листьях в саду. Наблюдаемый объект не существует, пока не появляется наблюдатель.

Эта мысль приходит ей на ум, пока она рассматривает прекрасный сад, где общая картина и положение каждого элемента в отдельности строго рассчитаны исходя из угла зрения наблюдателя. Именно благодаря его восторженному взгляду сад и существует в таком виде.

Пусть наблюдатель и наблюдаемый объект и связаны, как сообщники, — границу между ними нельзя пересечь.

Я хотела стать восторженным наблюдателем.

Она отводит взгляд от сада.

Для восторженного наблюдателя абсолютно не важно, виновен наблюдаемый объект или нет.

Пройдя по темному коридору, женщина направляется на второй этаж. Скрип ступеней следует за ней по пятам.

Сам факт ее существования был чудом. Я знала это. Но никто больше даже и не догадывался. Люди любили ее лишь как прекрасную юную наследницу уважаемой семьи, относились к ней соответственно, но на этом всё.

Снаружи виднеются темно-зеленые кроны сосен.

Но я-то знала. Только я понимала.

Чудеса случаются, но что делать тем, кто знает об этом? Должны ли они рассказать об этом другим? Должны ли оставить какие-то свидетельства чуда?

Дуновение прохладного ветерка мягко коснулось ее щеки.

Как жаль, что мне не хватило способностей оставить достойное свидетельство. Будь у меня больше сил и времени, я смогла бы создать что-то более завершенное. Я старалась изо всех сил, но это был мой предел.

Она горько сожалеет о своей неудаче. Но запечатлеть чудо — невероятно сложная задача. На протяжении многих веков художники всего мира бились над ней, но и им это не удалось. Не то чтобы она считала себя художником.

Виднеется маленькая комната.

Темно-синяя комната. Холодная и тихая. Комната, стены которой искусно окрашены ценнейшей синей краской. Один взгляд на нее вызывает мурашки.

Женщина вспоминает о маленькой девочке, стоявшей здесь когда-то давно. Девочке, которую кто-то привел сюда за руку. Она смотрит на эту комнату снаружи.

Затем она видит еще одну девочку в конце холодного коридора; на ней белая блузка и синяя юбка на лямках. Обе они смотрят в одном направлении.

Девочки стоят рука об руку в холодном коридоре, всматриваясь в темно-синюю комнату. Большие и умные глаза другой девочки напряженно вглядываются в темноту, пока сама она дрожит от страха.

Женщина пристально смотрит на маленькую фигурку Хисако еще до того, как та лишилась зрения.