Женщина прищурилась, взглянув на зеленое облако над головой.

«Отныне в вечности — Мы вместе».

Она видит Хисако в блузке в горошек, слышит, как та равнодушно читает стихи тихим голосом.

Во всем мире одна только я знаю настоящую Хисако. Но у меня нет желания ее разоблачить — никчемный, лишенный изящества ход.

Она слышит гомон большой группы туристов, под ногами шуршит гравий. Она впервые за долгое время размышляет об этом.

Да, я понимаю, почему Хисако могла сделать это.

Шорох гравия. Смех туристов. Далекий крик цикад. Ей кажется, что часть головы немеет.

Я давно ее знала. Еще до этого стихотворения. Кажется, еще до того, как произошли убийства, до того, как я появилась на свет.

Она смотрит на солнечный свет, просачивающийся сквозь листья деревьев.

Хисако должна была что-то сделать. Достичь чего-то значительного, совершить что-то великое. Не было другого выхода. Ведь, не случись тех убийств, это было бы что-то другое, возможно, еще более серьезное.

Слепящие лучи солнца.

Словно кто-то стреляет по мне лучиками солнца. Кто-то винит меня? Осуждает? Почему я?

Она устремляется в тень деревьев и садится на лавку. Достав платок из сумки, вытирает пот со лба. Пот противно стекает по ее спине.

Кстати говоря, женщина-полицейский вообще не потела. Ее кожа всегда была идеально гладкая, и макияж не подтекал. Странно, совсем как кукла… Почти как робот.

Она вновь вспоминает тот устремленный вдаль взгляд.

Я всегда хотела стать кем-то — кем-то, кем я не являюсь. Хотела узнать, каково это — быть другим человеком.

Хисако.

В конце концов, оказалось, что я всего лишь восторженный наблюдатель.

Сжав платок, она мысленно гонится за воспоминаниями.

Я рада, что Хисако теперь за океаном. Как прекрасно, что истек срок давности! Это значит, что мы можем сохранить нашу связь.

Она наконец понимает, что устала гораздо сильнее, чем ей казалось. Вот что бывает, когда бродишь по городу жарким и душным вечером.

В глазах потемнело. Неужели тепловой удар?

Она озирается в поисках кафе, где можно купить воды.

«Лучше бы я не встречала женщину-полицейского, — думает она, борясь с тошнотой. — Если б только не ее превосходная память… Если б только она меня не заметила…»

Внутри ожило горькое чувство раскаяния, которое она так старалась забыть.

Если б не… Тогда мое чудо жило бы вечно.

Она пробует встать, но, не в силах побороть головокружение, вновь садится на лавку. Тело не слушается, и она решает еще немного отдохнуть, прежде чем отправиться за напитком.

Белые цветы сирени.

Полицейская не знает. И вряд ли уже узнает.

Она медленно потирает виски.

Хисако никак не могла их видеть.

Солнце ужасно отвлекает ее.

Она не могла их видеть.

Женщина вспоминает, как Хисако смотрела на цветы в самом расцвете.

Какое прекрасное зрелище… Будь я художником, я желала бы сохранить этот образ.

Хисако прекрасно ориентировалась в любом окружении. Была крайне чувствительна к звукам и запахам, могла сразу понять, что рядом цветы; бутоны или увядшие — она могла определить стадию цветения, словно держала их в руке.

Ах, от солнца так больно…

Она трет глаза. Головная боль отдает в глазные яблоки.

И все же Хисако…

Блуза в горошек. Волосы, растрепанные ветром.

Хисако не знала, как выглядят белые цветы сирени. Она видела цветы на дереве у дома, но не знала, что это индийская сирень.

Только я заметила это. Хисако неправильно поняла. Она считала, что перед домом растет совсем другое дерево.

Невероятно. Ни члены семьи, ни соседи — никто этого не заметил. Я узнала об этом по чистой случайности.

Она видела цветы на дереве у клиники, пока еще могла видеть. Однако их название ей сказали лишь после того, как она ослепла.

Вероятно, тот, кто это сделал, сам неверно прочел название не знакомого ему дерева. Должно быть, он обратил внимание на иероглифы «сто дней» и «красный» [98] и прочел их по отдельности!

Индийская сирень цветет долго, красные цветы тоже встречаются. Для Хисако дерево, цветущее перед их домом, навсегда осталось в памяти под этим неправильным названием.

Хисако знала об индийской сирени, но в ее памяти остался другой, когда-то увиденный ею цветок.

Я знала об этом. Пожалуй, я была единственной, кто знал.

Она смотрит на гравий у ног. Круглые белые камушки, нагретые солнцем. Под ее взглядом они становятся больше и складываются в узор в горошек.

Блуза в горошек. Стоя на ветру, Хисако щурилась.

Далекое прошлое стало, как никогда, ярким и отчетливым. Почему именно сейчас? Все из-за этого города? Но я никогда не ощущала особой привязанности. Забыла об этом месте сразу же, как закончила книгу.

«И вот ты снова здесь, — звучит где-то в глубине холодный голос. — Если ты правда забыла о нем, то почему ты снова здесь?»

Она слегка качнула головой, словно не желая отвечать на этот вопрос.

Я не знаю. Но я отчетливо помню Хисако, которую знала еще в детстве. Помню, какими на ощупь были ее волосы; кажется, даже воздух, которым она дышала.

И ее голос, когда она рассказала мне обо всем…

Я была в синей комнате. Когда была еще маленькой. Это странная история.

Холодный синий цвет. Такой холодный, что, казалось, даже воздух застыл.