— А, так это ты! Неужели… та, что написала об этом книгу? Я так и знала!

У этой женщины на редкость хорошая память. В последний раз они встречались еще до ее замужества, когда и прическа, и стиль одежды были совсем другими. Но стоило их глазам встретиться на мгновение, как женщина уже узнала ее, прежде чем она сама успела вспомнить.

Это была полная женщина средних лет, которая быстро располагала к себе любого и при этом была очень хорошим полицейским. Ее навыки в прошлом восхищали.

Можно даже сказать, что она лишилась дара речи от удивления. Женщина-полицейский помнила все до мельчайших деталей, всегда выбирала правильные слова и избегала любой неопределенности. Кроме того, она была очень внимательным слушателем, ее невозможно было запутать или увильнуть от ответа. Она была из тех людей, кто сразу внушал чувство безопасности, излучал симпатию и спокойствие — таким людям хочется доверять. Возможно, поэтому, случайно встретив ее сейчас, она так же спокойно склонила голову в приветствии.

Они разговаривали, остановившись в углу здания вокзала.

О впечатлениях о книге, обо всем, что произошло после. Говорили недолго, но разговор вышел очень содержательным. Она в очередной раз отметила, как женщина-полицейский трепетно относится к своему и чужому времени.

Тогда-то она и заговорила о ней.

В их последнюю встречу, во время работы над книгой, женщина-полицейский не придала этому особого значения — затея казалась несерьезной: студентка пишет какую-то книгу. Однако сейчас это снова всплыло в разговоре.

Это были первые допросы выживших после инцидента.

Она не ожидала услышать об этом, но изо всех сил старалась скрыть захлестнувшее ее удивление и продолжала вежливо слушать.

— Конечно, девочка осознавала весь ужас своего положения. Она точно знала, что почти все ее родные погибли; она тогда буквально побывала в аду.

Женщина-полицейский продолжила рассказ, когда они вышли из здания вокзала:

— В больницу ее привезли в состоянии глубокого шока. В жутком возбуждении она, не переставая, тараторила что-то неразборчивое, словно сама не осознавала, что говорит. Ни я, ни медсестры не могли понять ни слова.

Она представила себе маленькую девочку на больничной койке.

Ее. Выжившую. Хисако.

Первоклассный полицейский продолжила:

— Ей дали лекарство, и, после непродолжительного отдыха, я снова выслушала ее рассказ. Очень внимательно и вдумчиво. Я много раз просила ее повторить рассказ помедленнее. В конце концов, было просто необходимо дать девочке выговориться, сбросить тяжелый груз. Кроме того, я надеялась найти какие-то зацепки, услышать детали, которые помогли бы раскрыть преступление…

Женщина-полицейский настойчиво задавала вопросы. Проявляла максимум сочувствия, судорожно стараясь не упустить ничего важного.

Но никто по-прежнему не мог понять, о чем говорила Хисако. Она отвечала на вопросы, но ее ответы будто бы не имели к ним никакого отношения. Полицейские лишь нервно переглядывались с врачами.

Чем запутаннее становились ответы, тем старательнее они задавали вопросы.

— Наконец, когда мы всё же поняли, о чем она говорит, мы не могли поверить своим ушам! Она говорила о цвете. Она говорила о своем детстве. Снова и снова бормотала себе под нос что-то о событиях, пережитых еще до потери зрения. Мы понятия не имели, почему она рассказывала именно об этом. Возможно, это было желание спрятаться от пережитого шока среди ярких впечатлений прошлого… По словам врачей, неспособность понять ужасную трагедию, произошедшую в мире, где она лишена зрения, могла привести к бегству в мир, который она еще могла видеть своими глазами. Я была поражена. Я слушала, как она раз за разом повторяет одно и то же, как проигрыватель, и меня пробирала дрожь. Как сломанный проигрыватель.

«Кто-то стоит со мной у синей комнаты. Я боюсь белых цветов сирени».

Это все, что она говорила, снова и снова. Я голову сломала, размышляя о том, что это могло бы значить, но так и не смогла узнать. Девочка потом сама не помнила, как повторяла это без остановки, раз за разом… Какие ужасы рождались в ее сознании, пока она слушала, как ее близкие умирают? Действительно, могла ли она найти убежище в воспоминаниях о счастливом детстве?

Женщине казалось, что разговор длился часами, хотя на самом деле прошло не больше двадцати минут.

Взгляд полной женщины-полицейской устремился вдаль, словно она вспомнила то время и ребенка, бормотавшего что-то о цвете. Только теперь по ее лицу стало заметно, как сильно она состарилась.

— Да, да, раз за разом повторяясь, девочка непрерывно двигала руками. Как же… она словно водила ими по кругу. Любопытно, что бы это могло значить?

Полицейский взглянула на женщину, словно хотела спросить, знает ли та разгадку тайны, занимавшей ее долгие годы.

Однако та вряд ли была в состоянии помочь.

Рассказ поверг ее в глубочайший шок.

Женщина выходит из старого здания и направляется в густой зеленый сад.

Она не может вспомнить, как рассталась с женщиной-полицейским, — наверняка сказала что-то вежливое и поклонилась, но ее мысли были полностью поглощены услышанным. Она не помнит, как ей удалось выйти из состояния шока.

Синяя комната и белые цветы. Белые цветы индийской сирени. В то лето они цвели во всей красе.

Ее словно пронзило, стоило ей вспомнить еще и слова той записки, оставленной на кухне.

«Я так долго скитался в одиночестве, чтобы однажды встретить тебя».

Зачем Хисако оставила это письмо там? И для кого? Кто на самом деле был тем человеком, которому Хисако посвятила все это?

Злость и разочарование закипели в ее груди.

А я должна быть восторженным наблюдателем… Я должна все понимать.

Подавленные чувства ожили. Человек, играющий роль восторженного наблюдателя, тоже хочет, чтобы его признали. Сперва окружающие, а затем и наблюдаемый объект.

Хисако должна была получить мое послание. Моя книга была всего лишь посланием от восторженного наблюдателя, для нее одной. Пусть даже никто не стал бы ее читать — достаточно, чтобы ее прочла Хисако!

Она вновь вспоминает увлеченного юношу, склонившегося над тетрадью. Ее захлестывает смесью симпатии и презрения.

Он все неверно понял. Решил, что я попросила его о помощи, чтобы начать заигрывать. Если подумать, то он не совсем ошибался. Мне больше некого было попросить помочь. Я была очарована его манерами и радовалась, что нравлюсь ему. Я завидовала его характеру. Он ничего не знал об убийствах, и рядом с ним я гордилась своей причастностью к произошедшему.