Час назад мы узнали о желании Элис Найтингел пообщаться со СМИ и нашли для этого легальные возможности. Решение об участии Элис было принято в самый последний момент.

Один из корреспондентов Нектарии демонстративно покинул зал в знак протеста, заявив, что выступление происходит под давлением спецслужб Братства и ими же инициировано.

Элис дали слово не сразу. Артур-Аурофоб осветил известные всем подробности теракта, отметив близость кафе Барро к биохимическому гетто-предприятию. Он возложил всю вину за произошедшее на Штаб Сопротивления и Северо-Баллистический Пасьянс:

— Со всей ответственностью заявляю, — данный теракт имел целью уничтожение важнейшего биохимического предприятия страны внутренней боевой организацией при поддержке западных союзников. Достоверные данные и неопровержимые доказательства находятся в нашем распоряжении и будут предоставлены прессе через несколько минут. Все сидящие в зале могут задавать вопросы в порядке очереди.

Артур-Аурофоб посмотрел на Элис. Она поправила причёску и пододвинулась ближе к микрофону:

— Немного волнуюсь, ещё час назад не знала, что мне предоставят такую возможность. Я хочу сделать заявление: мною был подготовлен теракт в Кафе Барро по заданию Штаба Сопротивления, при финансовой поддержке Северо Баллистическим Пасьянсом.

Зал загудел. Из первого ряда поднялась женщина. Представившись корреспондентом "Радио Пасьянса" она обратилась напрямую к Элис:

— Правда ли, что вы подвергались пыткой сном, то есть методом выборочной активации нейронных событий в фазе глубокого сна, основанном на технологии детектора правды?

— Хорошо, что Вы начали разговор с шутки, — улыбнулась Элис. — Комментировать это просто смешно. Я прекрасно сплю, здорова, и хорошо себя чувствую. Меня не пытают никакими нейронными детекторами, не колют прививки, сыворотки правды или инъекции лжи. Если не верите, так и скажите.

Скептиков в зале нашлось действительно много.

— Я не верю ни одному Вашему слову, — сказала одна из журналисток, представившись работницей радиостанции "Свободная Нектария". — Просто держитесь и не падайте духом.

— Я могла бы доказать Вам это на детекторе правды, но боюсь Вы не поверите даже всему научному сообществу, — отшутилась Элис.

Затем лицо её сделалось непроницаемым, она говорила более чем серьёзно:

— Никакого торга со следствием у меня не было и быть не могло. Моё участие в подготовке теракта было добровольным. Это исключительно мой выбор.

— Зачем Вы выступаете на этой пресс-конференции? — спросил молодой журналист из второго ряда, с подозрением смотревший на Элис с момента её появления.

Элис оживилась, как будто вспомнила что-то очень важное:

— Я понимаю какой ущерб нанесла Поп Державе и хочу сделать всё от меня возможное, чтобы хоть как-то исправить ситуацию. Я всегда хотела служить обществу, по этой причине работала в агенстве "Будни Братства". Теперь у меня есть возможность искупить тот вред, который я нанесла своей стране.

Элис говорила искренне. Несмотря на это, у сидящих в зале возникало ощущение, что она через силу хочет убедить корреспондентов в своей правоте.

— Вы можете привести хоть одно доказательство своим словам? — спросил журналист.

Потрох-Петруша сделал жест рукой в направлении зала и что-то шепнул на ухо Артуру-Аурофобу. На сцену поднялся человек. Элис узнала полицейского, который задавал ей вопросы сразу же после теракта.

— Вы знакомы с этой женщиной? — обратился Артуру-Аурофоб к сержанту, показывая на Элис.

— Да, — ответил тот не задумываясь. — Я допрашивал её сразу же, после того, как террористы были обезврежены.

— Как Вы поняли, что она принадлежит к Штабу Сопротивления?

— Она назвалась своим запрещённым урождённым именем. Дальнейшее не требует доказательств.

— Спасибо, — Артуру-Аурофоб победоносно посмотрел в зал. — Пока свободны.

Сержант послушно вернулся на место. Из зала встал журналист, представившийся работником "Будни Братства".

— Скажите Элис, как вы относитесь к Главнокомыслящему?

Элис ответила без заминки, как будто ответ был заучен заранее:

— Когда мы готовили террористов боевиков для совершения террористических актов на территории стратегических государственных объектов, всегда мотивировали их, рассказами о сладкий жизни на небесах в окружении гурий-клонов. Так нас учили консультанты по диверсионной деятельности из Штаба Сопротивления. Некоторые смертники сомневались, — молодые здоровые парни не понимали чем будут ублажать свой небесный гарем гуклонок, если бомба разорвёт их собственные тела на части. Тогда Ной, вдохновитель штаба, нашёл необычный выход из положения. Он предложил боевикам заматывать гениталии стальной проволокой, сохраняя достоинство для мира иного. Дико, конечно, но на наше удивление это сработало.

— А какое это имеет отношение к моему вопросу? — спросил растерянный журналист.

Элис мечтательно улыбнулась.

— Стальные яйца даются человеку от рождения! У Главнокомыслящего они сделаны из стали. Проволока ему не требуется. Вот какое отношение.

Зал опять загудел, журналист одобрительно засмеялся и сел на кресло с чувством полного удовлетворения.

— Скажите, как Вы попали в Штаб Сопротивления?

Элис выдержала паузу.

— Меня завербовал в боевую организацию мой собственный отец.

По залу прокатились возгласы удивления и порицания. Крики "Позор!” журналистов Братства заглушали возмущённые "Не верю!” корреспондентов Нектарии и Северного Пасьянса.

Потрох-Петруша сделал жест рукой, призывая к спокойствию, затем обратился к Элис:

— Что Вы ещё хотели бы сообщить жителям Братства? Сейчас самая подходящая возможность.

Элис игриво посмотрела на сидящих в зале людей:

— Я бы хотела загадать несложную загадку думающему населению.

— Пожалуйста, — Потрох-Петруша деловито сложил руки и победоносно поднял голову.

Элис затейливо окинула взглядом сидящих в зале журналистов:

— Кто мне скажет, как называется самая высокая золотая гора Агонии, которой владеет всего один человек?

Зал молчал. Элис насладилась тишиной, потом торжественно заявила:

— Ной!

VIII

Профессор не видел дочь уже месяц. С тех пор, как её увезли в Терема, он потерял мотивацию не только работать, но и просто выходить из дома. От Элис не было никаких вестей, ни хороших, ни плохих, и именно это делало его существование невыносимым. Полное отсутствие информации вгоняло профессора в жесточайшую депрессию. Он сидел на девятом этаже своей крошечной квартиры и пытался не пропустить ни один новостной выпуск в надежде получить хоть какие-то сведения о дочери. Он не видел даже церемонию награждения, — мероприятие не демонстрировалось публично из за присутствия разведчиков и секретных сотрудников.

Снаружи послышались пьяные вопли, профессор растерянно подошёл к окну: толпы людей собирались около центрального слинфобака, полиция никак не реагировала на происходящее. Люди расталкивали друг друга локтями, сыпали проклятиями, хватались за голову и рвали на себе остатки волос. За месяц ничего подобного не происходило в геттополисе даже близко. Профессор выбежал на лестничную клетку и понёсся вниз как сумасшедший. Блеснула слабая надежда — услышать хоть что-то, что могло иметь отношение к дочери.

У стендов, в благородной ярости, заходилось буйное месиво грязных и возбуждённых людей. Праведная злоба искривляла и без того уродливые лица. Профессор понял что произошло событие державного масштаба. В нескольких метрах от него громко