Вернувшись в комнату, Вадим увидел, что на зеркале нет темной ткани, которая точно была на нем, когда он бодрствовал. Сейчас ткань лежала на полу. Набросив ее на зеркало, он для верности примотал ее скотчем. Спать он отправился в припаркованный внизу автомобиль, посчитав, что так будет надежнее.

Сном назвать полудрему, в которую время от времени впадал Вадим, было сложно, и утром он был невыспавшийся и злой. Он дождался, когда утро вступит в свои права, и только тогда поднялся в свою квартиру. Первым делом он убедился, что зеркало по-прежнему плотно укутано тканью и обмотано скотчем. Принимая душ, приводя себя в порядок после бессонной ночи, он постоянно был настороже, прислушивался — ему все время казалось, что в квартире он не один.

Тетя Владя умерла, но рукопись с исповедью убийцы должна находиться в ее квартире, и Вадим решил не ждать, пока ее соседка соизволит ему позвонить, а съездить к ней. Он гнал от себя мысли, что к внезапной смерти тети Влади могло иметь отношение злосчастное зеркало. Впрочем, она была женщиной в возрасте и часто болела.

Вадиму повезло — дверь ему открыла рослая женщина лет пятидесяти в цветном ситцевом халате, с растрепанными мокрыми волосами.

— Ой! — воскликнула она и отступила на шаг.  — Я думала, что это вернулся Борис.

— Извините за неожиданный визит. Мне нужна Маня.

— Это я, а вы кто? — В голосе женщины стали звучать воинственные нотки.

— Я хорошо знал Владиславу Никитичну — она дружила с моей мамой. Я очень сожалею о том, что она умерла. И я хотел бы связаться с ее дочерью. Мне сказали, что у вас есть номер ее телефона.

— Откуда я знаю, давать вам номер или нет? — глядя на него с подозрением, произнесла соседка.

— Очень просто узнать — позвоните дочери, и она вам скажет. Меня зовут Вадим Юр — моя фамилия должна быть ей известна.

— Странная фамилия… Вы иностранец?

— Нет. Позвоните, пожалуйста.

— Звонок денег стоит.

— Позвоните с моего телефона.

— Тогда вы узнаете номер.

— Вот, возьмите деньги — их хватит, чтобы оплатить ваш разговор.  — Вадим протянул купюру, но женщина ее не взяла и позвонила со своего телефона.

— Здравствуй, Настя. Тут явился какой-то тип со странной фамилией, он хочет с тобой поговорить. Дать ему твой номер?

— Скажите: Вадим Юр! — громко подсказал Вадим, и, видимо, его услышали, так как соседка сразу закончила разговор и хмуро бросила:

— Записывайте!

Вадим спустился во двор, отошел к деревьям и только там позвонил дочери тети Влади. Вначале он принес ей свои соболезнования.

— Это так неожиданно случилось,  — грустно произнес женский голос в трубке.  — Мне казалось, что мама будет жить вечно… Она мне много рассказывала о вашей семье. У нас с мамой были некоторые разногласия, но в последние годы наши отношения наладились, мы общались, вот только, к сожалению, мне не часто удавалось ее навещать — все-таки другой город.

— Вы сейчас в Киеве?

— Нет, уже в Харькове. Маму кремировали на Байковом кладбище, приеду за ее прахом через неделю.

— У Владиславы Никитичны хранилась старинная рукопись, которая мне очень нужна, она должна быть в ее квартире.

— Наверное, я ее видела — папка с пожелтевшими исписанными листками? Я еще подумала, зачем она маме?

Вадим чуть не подпрыгнул от радости.

— Вы не могли бы приехать? Я вам компенсирую все расходы на поездку сюда и обратно, эта рукопись мне очень и очень нужна!

— Приехать у меня не получится, а помочь вам я смогу. Я не забрала ключи у Мани, они у нее были и при жизни мамы. Позвоню ей, расскажу, где видела папку, и она вам ее отдаст. Вас это устроит?

— Огромное спасибо! Не знаю, как вас благодарить.

— Наши мамы дружили, и мне очень приятно, что я смогла вам помочь.

Вадим снова поднялся в квартиру Мани, которая, уже с высушенными феном волосами, как раз заканчивала разговор с Настей.

С хмурым видом она подошла к двери квартиры Владиславы Никитичны. Внутри все было так же, как и в последний визит Вадима. Маня подошла к стенке, открыла вверху крайний справа шкафчик и достала картонную папку.

— Берите! — С таким видом, будто делает огромное одолжение, Маня отдала ему папку.

Вадим чуть ли не бегом спустился по лестнице, сел в автомобиль и, в нетерпении открыв папку, убедился, что у него в руках действительно продолжение исповеди убийцы.

В то лето мне чертовски повезло. Я не оговорился — именно чертовски, и благодаря темным силам, а не, как я тогда считал, Божьему провидению. Везение заключалось в том, что я на все лето поселился в имении любезнейшего господина Василия Васильевича Тарновского, где получил бесплатный полный пансион, возможность творить и любоваться необычайными красотами раскинувшегося вокруг дворца чудесного парка. После полуголодной жизни в Петербурге, где приходилось экономить каждую копейку, я оказался в Раю! Так тогда думал я, не зная, как выглядит вход в Чистилище.

Сытая жизнь меня не расслабила — в имении я также работал, как каторжный. Свел тесную дружбу с начинающим художником Александром Акуловым — он считал себя гением, и ему все было дозволено. Окружающие его обожали и восхищались его картинами, как только они выходили из-под его кисти, как пирожки из печи пекаря. Я тоже считал себя гением, только будущим, поэтому работал, словно вол, не жалея себя, оттачивал каждую музыкальную фразу, стремясь достичь совершенства. Александр смеялся надо мной, ведь все у него получалось легко.

Однажды в парке мы свели знакомство не иначе как со сказочной феей, в тот же миг укравшей наши сердца,  — Анной Ступачевской! Теперь мы гуляли по парку втроем, и мой творческий запал постепенно угас — мне гораздо приятнее было находиться рядом с Анной, пусть и в качестве пажа. Вскоре наша компания увеличилась — в нее влились троюродный кузен Ани Артем Лисицын и сын столичного богача Арсений Бессмертный.

Каждый из нашей четверки претендовал на сердце Ани, но покорить его удалось Александру, личности никчемной, при всей его видимой гениальности. Он был молод, чертовски красив, красноречив, как Демосфен, романтичен, подобно Ромео. То, что он был отчислен из университета по политическим мотивам, порвал со своей генеральской семьей, делало его еще более привлекательным в глазах молодежи. На меня он также производил сильное впечатление, но лишь пока я не узнал о его тайных ночных встречах с Аней.

Отец Ани был весьма своеобразным человеком. Узнав, что многие поступки Александра противоречат его взглядам на жизнь, он запретил ему бывать в их доме, общаться с дочерью. Арсений, как выходец из богатой семьи, которому покровительствовал сам Василий Васильевич Тарновский, стал желанным гостем в доме Ступачевских. Они терпели и визиты Артема Лисицына — в силу их родства и из уважения к его отцу. Неожиданно допущен был в дом Ступачевских и я, поскольку виртуозно играл на фортепиано и скрипке,  — несколько раз я принимал участие в их домашних концертах. Мама Ани, Зинаида Ивановна, разрешила мне в отсутствие мужа приходить к ним и давать уроки музыки и сольфеджио младшей дочери — Лизоньке. Думаю, столь благосклонное отношение ко мне было вызвано не только моим умением музицировать, но и простоватой внешностью и более чем скромным положением. Зинаида Ивановна, прекрасно зная своих дочерей, была уверена, что у меня нет ни малейшего шанса достучаться до их сердец. А я был безумно влюблен в Анну, и мне стоило огромных усилий это скрывать. Она снилась мне ночами, мы гуляли с ней вдвоем по феерично красивым лужайкам, словно сошедших с лубочных картинок, я играл ей на скрипке, а она мне восторженно внимала. В этих снах она была вроде бы и рядом со мной, но в то же время до нее было не дотянуться, как до убегающей тени. Да и разве можно осязать тень?