недоумением понаблюдал, как мимо всевидящего ока камеры крадется моя дочь. Вопросов образовалась много. Я обернулся в поисках вероятного ответчика, но Селене, должно быть, отправилась на кухню, как и планировала.

— Черт, — пробормотал я беззвучно, подождал, пока великий шпион завершит свой маневр, и отправился следом.

Папа же обязан знать, что такое внезапно таинственное затеял его ребенок! Азарт.

Итак, для начала мы прокрались мимо блока питания, потом через зимний сад добрались до склада, а на складе нас ждал… Нимаев. Когда Тим обернулся и хмуро взглянул на Иску, все мое былое веселье мгновенно улетучилось. Раскрывать свое присутствие я передумал, наоборот, надежнее спрятался между рядами с капсулами, выбрав точку обзора получше.

— Спасибо, что пришел, — голос Птички звучал взволнованно и печально.

— Да. — Нимаев заметно напрягся и сделал небольшой шаг назад.

Я скрипнул зубами. Да, откуда ж в нем это дурное отношение к ребенку?! Он же ее обожаемый Тимочка, любимый дядя!

— Я тебя люблю!

Ну, вот! Я ж говорю.

— Я люблю тебя, — повторила Иска на выдохе.

Меня немного смутило, как это прозвучало, но гавеный медик возмутил больше! Вместо того, чтобы обнять ребенка и сказать, что тоже ее любит и успокоить – не просто же так она именно его о поддержке попросила – он зачем-то превратился в живое изваяние, в статую великого самого себя. Совсем что ли…

Стоп. В смысле «я люблю тебя»?

— Это не взаимно, да? — продолжила моя малышка, погрузив меня в какое-то странное, дикое оцепенение.

— Нет, — холодно отчеканил Нимаев.

Опять Сур какой-то розыгрыш придумал? Я беззвучно фыркнул. Ну, точно ж розыгрыш. Да же?

Дочь ирры Илмеры, внучка великой ирры Мефис не могла так нелепо привлечь мое внимание к своему походу сюда. Вся эта детская таинственность... Да же?

Я пристально изучал лицо Тима, и уверенность моя таяла как мороженое на солнцепеке. Я отказывался верить собственным глазам. Этот придурок смотрел куда угодно, только не на Эйллу, и стискивал зубы так, словно от этого зависела его жизнь – он мог стоять там и обманывать мою дочь, но не меня! Вспышка ярости затмила разум в мгновение. Половозрелый мужик и моя малышка?! Да через мой чертов труп!!

Прохладная ладонь легла мне на рот, а одно единственное ловкое движение остановило разрушительный бросок эй-уной. Запах Селене окутал меня, проник в ноздри, и ярость отступила. Но не возмущение.

Я обернулся к ней и всей доступной мне мимикой пояснил свою позицию относительно происходящего непотребства всего в десятке метров от нас. Жестикуляцию добавил, чтоб понятнее было!

«Какого…этот…это…на моего ребенка… Она же девочка еще совсем!»

Селене вздохнула и, поджав губы, назидательно покачала головой.

Ты что, знала?!

Она утвердительно кивнула.

«И ты что, не против?!» — Я почти вслух это возопил, но она так сурово свела брови на переносице, что я как-то одернул себя.

Мне, получается, молчать теперь?! И даже в морду дать нельзя?

«Нельзя», — Селене улыбнулась и пожала плечами.

Таким бесполезным и беспомощным я себя еще ни разу в жизни не ощущал!

— Я совсем непривлекательная, да? — между тем продолжила Птичка.

Новая вспышка ярости поглотила меня. Она его что, и упрашивать еще должна?! Да вокруг нее курсантов вьется больше, чем Сур когда-то себе мог представить поклонниц! Какой-то мужик мою девочку унижаться заставляет?! Тонкая рука обвила мою грудь, второй раз спасая Нимаева от расправы.

А мужик меж тем вместо того, чтобы додуматься наконец рассказать девушке, какая она чудесная и красивая, выдал односложное:

— Нет.

«Нет»? Что «нет»? Мозгов у него нет?! Или глаз?!

— И ты совсем не воспринимаешь меня как женщину?

— Нет.

Я в очередной раз дернулся, и опять Селене остановила мой выпад.

— Я тебе мешаю жить? — совсем тоскливо проговорила Птичка.

— Нет, — это прозвучало мягче и как-то...бережнее что ли. Наконец-то соображать начал, козел флегматичный!

Иска вдруг сорвалась с места, в прыжке преодолела расстояние между собой и Тимом и припала к его губам в отчаянном поцелуе.

Я безуспешно дернулся.

Моя маленькая девочка, моя смешливая бунтарка целовала этого остолопа так самозабвенно, словно это был ее единственный шанс, а этот вместо того, чтобы отстранить ее, обмяк. Я растерялся. Никогда еще не видел Тима настолько беспомощным и больным. С поднятыми руками – кажется, коснуться Иски для него было смерти подобно – он отвечал на поцелуй со всей страстью.

— Эйлла, — услышал я надрывный болезненный шепот.

Я обернулся к Селене. О том, что Тимур знает истинное имя нашей дочери, она тоже слышала впервые. Потрясающе!

Иска взяла его руки и опустила на свою талию, а этот… Этот послушно оставил их там и даже начал спускать ниже…

Ну, все!! Хватит! Может, я и не в состоянии вывернуться из хватки ирры, но гавкнуть-то могу.

Рев получился впечатляющий. Тимур от Иски сразу отпрыгнул. Селене сказала на неправильном русском «какой ты все-таки нехороший человек, Глеб» и отпустила меня.

— Значит, так, — приступил я к своим прямым обязанностям, покинув укрытие. — Иска, остаешься с ма…

— Папа!! — взвилась Эйлла. Думаю, я ее не на шутку расстроил и рассердил.

Ничего, переживет.

— Остаешься с мамой, — продолжил я с напором, — Нимаев, за мной!

Тим обреченно прикрыл глаза и тихо согласился:

— Есть, капитан.

Я развернулся на сто восемьдесят градусов и пошел к выходу. «Есть, капитан»? Тоже мне, печальный, непонятый друзьями Ромео.

Прода от 17.09.2021, 13:18

Путь наш лежал в каюту – выяснять отношения там, где нас можно было легко услышать, я не собирался. За Иской же дело не станет, а Селене, судя по всему, ей позволяет вообще все! Вот же…

Я безмолвно рвал и метал до самого порога. Тим все это время бесшумно следовал за мной – порой приходилось оборачиваться, чтоб убедиться, что он никуда не пропал. И каждый раз, глядя на смиренно опущенную голову и поникшие плечи, я чувствовал очередной прилив ярости. Что он мне изображает?!

Прям так и спросил, стоило нам оказаться наедине. Я стоял посреди гостиной и смотрел, как за его спиной медленно закрывается дверь. Тим вздрогнул, но не ответил, даже взгляд на меня не поднял. Мне до одурения захотелось просто подойти и вмазать по его смазливой роже!

— Я тебе дочь доверил, — процедил я сквозь зубы.

И никакой