– Не сильно давлю? – спросила Лейлани.

– Хорошо, – ответила Аннабель, и так оно и было. Достаточно, чтобы размять все хрупкие ноющие точки, но не настолько сильно, чтобы причинить боль. Почему она не додумалась до этого раньше? Это же самое прекрасное ощущение – отдать себя в чужие руки. Никто не прикасался к ее телу так, с тех пор… нет, она проходила медосмотр, но это не в счет, и обычно врач при этом что-нибудь ворчит насчет высокого давления, диабета и того, что Аннабель ей нужно похудеть. А эта девчушка на нее не ругалась. Действуя ладонями, предплечьями и даже локтями, она уверенными размашистыми движениями выгребала из складок и узелков ее тела годами копившееся напряжение. Это было чудесно. Из глаз Аннабель потекли слезы. Почему она заплакала? Совершенно непонятно, но слезы текли по носу и капали через отверстие для лица на пол. Аннабель чувствовала, что у нее перехватывает дыхание. Она попыталась сдержать нараставшую внутри дрожь, чтобы Лейлани ничего не заметила, но все напрасно. Дыхание прерывалось спазмами, и вскоре все ее тело затряслось. Руки Лейлани застыли.

– Как ты там, милая? – спросила девушка. – Тебе что-нибудь нужно?

Аннабель отрицательно потрясла головой.

– Ладно. Бывает. Иногда человеку нужно просто хорошенько выплакаться, так что давай, не стесняйся, но если нужен будет платок или водичка, скажи мне, хорошо?

Громкий всхлип сотряс тело Аннабель, потом второй, третий, а потом она уже ничего не могла с собой поделать. К своему ужасу, она почувствовала, что весь массажный стол сотрясается от ее рыданий, но Лейлани, похоже, перестала обращать на это внимание. Она продолжала разминать и поглаживать ее тело, двигаясь от спины к ногам, потом добралась до рук и даже ступней. Она работала долго и уверенно, наклоняясь к сложным местам. Аннабель хотела как-то объяснить свою реакцию, но практически не могла говорить, лежа лицом в отверстии подголовника, а по мере того как плач затихал и дыхание успокаивалось, потребность в словах проходила. Лейлани перевернула ее на спину, положила на глаза пахнущую лавандой подушечку, и Аннабель лежала так, слушая звуки колокольчиков и флейты. Время от времени по ее телу пробегала дрожь, как от толчка, но все вокруг было так тихо и спокойно, что вскоре она провалилась в сон.

Проснулась от голоса Лейлани, которая ласково окликала ее по имени.

– Ой, простите меня, пожалуйста! – воскликнула она. – Я не хотела…

Ей было стыдно за свою невоспитанность, но Лейлани только рассмеялась.

– Не волнуйся. Сон – это хорошо. Значит, тебе это было нужно. Вот, попей воды. Потом, не торопясь, одевайся, я подожду снаружи.

Она вышла из комнаты. Некоторое время Аннабель лежала, моргая и глядя в потолок, затем медленно села и спустилась на пол. Ей было немного не по себе, и она сделала глоток воды – та была со вкусом лимона и освежала. Она медленно оделась, переживая каждое слабое ощущение, каждое мелкое движение, как в первый раз. Вот лифчик сдавил грудь. Вот руки скользят в рукава. Вот голова вынырнула из водолазки на свет. Это состояние было похоже на сон, хотя она давно не чувствовала в теле такой бодрости. На выходе из комнаты она взглянула в зеркало и остолбенела от увиденного. Белки ее глаз налились кровью, кожа покраснела и покрылась пятнами. На щеках остались глубокие, похожие на шрамы складки от швов подголовника. Распущенные волосы слиплись от массажного масла и приклеились ко лбу.

Лейлани ждала ее в приемной.

– У меня ужасный вид! – пожаловалась она, расплачиваясь, но Лейлани покачала головой и крепко обняла ее.

– Нет, ты вся светишься!

Аннабель уже не помнила, когда ее в последний раз обнимали по-настоящему. Пассажиры в автобусе пялились на нее, но ей было все равно. Да, мне сделали массаж, думала она, встречаясь с ними взглядом. Я из тех женщин, которые не забывают ухаживать за собой.

Ночью, лежа в постели, она провела руками по щекам, а затем дальше, вниз по шее к плечам. На ее прекрасной, алебастровой коже еще оставались следы массажного масла. Она поднесла к лицу комок фланелевых рубашек Кенджи, и слабый запах дыма и лаванды защекотал ноздри. Руки двинулись вниз по телу, задержались, чтобы потрогать груди, поползали по животу и остановились между ног. Как давно это было?

Она не могла прикоснуться к себе там, не вспоминая Кенджи, а это ее всегда расстраивало. Теперь она осторожно подвигала пальцами взад-вперед и почувствовала легкую теплую пульсацию в глубине тела. Она уткнулась лицом во фланель и вспомнила, как волновалась в ту первую ночь, стоя перед ним обнаженной, и как он смотрел на нее, и как его лицо выглядело в свете уличного фонаря – или это была луна? Нет, луна была в переулке в ту ночь, когда он умер. Ее ноги сами собой дергались под спутанными простынями. Только не это, подумала она, пожалуйста, не надо об этом сейчас, и рука ее ответила быстрыми движениями, когда она вспомнила, как его губы путешествовали по ее телу, как он поочередно брал ее груди и лизал соски, бормоча: «гладкий, как персик». А когда он опустился на нее сверху и проскользнул внутрь, навстречу ему в ней открылась, как показалось Аннабель, бесконечная пустота. И теперь ее пальцы двигались так же уверенно, как и он, так что, когда она кончила, ее тело выгнулось дугой, а из горла вырвался крик, который она сразу же заглушила фланелью. Потом она лежала, настороженно прислушиваясь, но в доме было тихо. Слышно было только биение крови в ушах, и она расслабилась. Когда дыхание успокоилось, Аннабель еще раз вспомнила то ощущение. Словно таешь. Мокрая, но счастливая. Иссякла, но в хорошем смысле. В ту ночь она хорошо выспалась.

Наутро, подойдя к холодильнику за молоком для кофе – а она не забыла купить молоко, возвращаясь с массажа, – Аннабель заметила, что что-то изменилось. Стихотворные магнитики. Слова были переставлены, и стихотворение Кенджи исчезло. Она почувствовала, как кровь прилила к лицу. Бенни? Зачем ему было это делать? Ведь он знает, как много эти строки для нее значат! Она уставилась на мешанину слов, ища старое стихотворение, но оно исчезло, а на его месте было что-то другое, одна новая неровная строка.

гладкая как персик спящий

Аннабель уставилась на магнетические слова, чувствуя, как у нее слабеют колени.

Кенджи?..

Бенни

Вот черт! Нет, ну, серьезно! Я же говорил, что сексуальная жизнь моей матери – закрытая тема! Мы же говорили об этом, и мне казалось,