Дина замерла, непонимающе глядя на мать.

– Я никого у тебя не забирала… – начала было оправдываться девушка, но разъяренная Тамара перебила ее:

– Ты уже забыла про пожар?! Конечно! Забыла?! – уже откровенно орала в истерике Тамара, выплескивая всю ту боль, что жила в ее душе, на растерянную Динку. – Да ты же не дом тогда сожгла! Ты же мне всю жизнь испепелила!

На пару секунд в комнате воцарилась тишина, прерываемая только всхлипываниями Тамары.

– Что?! – От изумления у Дины даже пропали обида и горечь на мать. Осталось только недоумение и непонимание. – Мам, меня не было на пожаре. Не было меня! Мы с Сашей и бабушкой на речку ходили. Поэтому в живых-то и остались. Папа снотворное выпил и заснул с сигаретой… Я думала, ты знала…

Слова Дины казались Тамаре полным абсурдом. Неуклюжей мерзкой попыткой выгородить себя!

– У тебя даже сейчас не хватает смелости признать свою вину! – сама того не замечая, в истерике орала Тамара наступая на испуганную ее неадекватным поведением дочь.

Нервы сдали и у самой Дины.

– Я тебе Богом клянусь, мама!..

– Не смей!!!

Впервые в жизни Тамара подняла на дочь руку. Резким сильным движением ударила Дину по лицу. Та не ожидала этого, сделала шаг назад и оступилась.

Удар оказался настолько сильным и неожиданным, что Дина потеряла равновесие. Падая, она больно ударилась головой о край стола и потеряла сознание. Но мать, казалось, не замечала этого. Словно обезумевшая, заходясь в рыданиях, с ненавистью глядя на лгунью дочь, валяющуюся без сознания на полу, женщина отступила к двери.

– Не смей! Не смей, лживая лицемерка! Не смей… Петя не мог! Петя не мог! Он не мог…

Ноги сами несли рыдающую Тамару подальше от дома. От Динки. От ее страшных слов и не менее страшных воспоминаний.

А дочка так и продолжала лежать без сознания на ковре.

В этой жизни происходит много преднамеренного и много случайного. Что-то бывает по воле человека, а что-то…

В тот вечер не на шутку разгулялся летний ветер. Резким порывом, веселясь и играя, он ворвался в дом Тамары через приоткрытую форточку. Разбросал по полу нескрепленные листы недоделанного отчета, закружил шторами, а затем…

На свою беду, из-за прихода матери Дина не успела как следует закрепить тонкую свечку возле иконы. Резкого порыва ветра хватило, чтобы опрокинуть горящую свечу на пол. Как раз возле штор.

Так часто бывает, когда из маленького пламени, будь то огонь или злые слова, которое не успели вовремя загасить, вспыхивает огромная беда…

И история повторяется.

Света и сама не заметила, как ноги принесли ее на крыльцо больницы. Было уже темно, но приемный покой в «скорой» работал круглосуточно. Тот самый, куда привезли Люсю.

Она присела на скамейку, где еще недавно сидели, обнявшись, Динка и Саша, и вспоминала… Вернее, пыталась НЕ вспоминать. Но разговор Тамары и Динки так и стоял у нее в ушах. А еще в голове вертелся ворох вопросов: как ей теперь смотреть в глаза Александру? О чем говорить? Скрыть или сказать? – все это вьюжило, не давая покоя.

– Все хорошо? – обеспокоенный голос Саши возник словно из ниоткуда. Он только что вернулся из полиции. – Что?! Люсе хуже стало? – напрягся парень.

– Нет. Ей лучше. Пришла в себя, – растерянно отозвалась Света. – Уже в палату перевели.

Вздохнув с облегчением, Саша сел рядом со Светой.

– Слава богу! Слушай, Свет, ты не будешь против, если Люська какое-то время с нами поживет? Вообще давно надо было это сделать. Забрать ее к себе. Пусть бы лучше в Москве училась. Динка с самого начала была права – нельзя было Люсю оставлять с матерью…

Динка.

Опять эта Динка.

Света опустила глаза. Ей нужно было сначала собраться с храбростью, прежде чем…

– Саш, можешь мне ответить на один вопрос? Только честно.

– Конечно! – не чувствуя подводного камня, отозвался Александр.

От нервного напряжения в горле девушки все пересохло. Слова давались с большим трудом. Ведь от ответа Саши зависела вся ее дальнейшая жизнь.

– Если бы я сказала тебе, что Дина… Не была виновата в вашем расставании. И что она тебя до сих пор любит, – на одном дыхании выпалила Светлана, боясь, что в любую секунду ее одолеет малодушие и она не сможет этого произнести. – Кого бы из нас двоих ты выбрал?

Александр оцепенел. Он никогда никому не рассказывал о своих отношениях с Диной. Откуда она могла о них узнать? Впрочем, врать Свете, отрицая факты, он не мог. Не хотел унижать ее своей ложью. Но и ответить напрямую тоже не рискнул – чтобы не обижать.

– Свет, я не знаю, откуда ты все это взяла, но… Ты говоришь о… О невозможных вещах, – попытался найти наиболее точную формулировку Саша.

Света невольно усмехнулась, продолжая нервно теребить в руках бусы, которые успела снять. Посмотреть в глаза любимому она так и не отважилась. Чтобы не увидеть там раньше времени ответ.

– И все же?.. Только честно.

Александр замолчал. Света, собравшись с мужеством, подняла глаза. Его мимолетного расстроенного взгляда хватило, чтобы она безошибочно увидела ответ.

Было очень больно. Обидно, досадно. Но, по крайней мере, это было честно.

– Спасибо за ответ. – Света выдохнула, собралась с моральными силами, после чего…

Есть решения, за которые нельзя не уважать человека. И это было одно из них.

– Значит так… Когда ты был в армии, твоя мать соврала Дине, что у вас общий отец. Поэтому она тебя бросила.

Она говорила и старалась не смотреть в глаза изумленному, ошеломленному Саше, до которого не сразу дошел смысл ее слов. Свете как раз хватило времени, чтобы обуть свои праздничные, дико неудобные блестящие туфли на шпильках и направиться к двери. Чтобы навсегда уйти не только из этой больницы, но и из жизни Александра.

– Что?! Ты вообще понимаешь, что ты говоришь?! – Саша сорвался вслед за ней, схватил за руку.

– Да! Понимаю! Я сама слышала их разговор. Твоей матери и Динки. Одна соврала, вторая – поверила. – Света высвободила свою руку.

Уже почти выйдя из приемного покоя, Света все же остановилась. Была еще одна правда, которую он должен был знать.

– И дети, кстати, тоже твои. – Ее звонкий голос окончательно ввел Александра в состояние шокового оцепенения. – Ее брак с Валерой был фиктивным. Они поженились, чтобы ты не узнал…

Светлана уже ушла, а Сашка все еще продолжал стоять посреди приемного покоя, пытаясь осознать происходящее. Понять и принять то, что последние десять лет его жизни были пронизаны одной большой ложью, которую соткали два дорогих ему человека – мать и любимая.