еще некоторое время продолжал вращаться, а потом затих, и Джавара вошла в мельницу.

Мельница умолкла, и шум Арагви стал явственней. Этот рукав Арагви хоть и был маленький, но чувствовалось, что силу свою он берет высоко в горах.

Через некоторое время Джавара вышла из мельницы с белым кулем под мышкой.

— Скоро тень дойдет до реки, а чуть ниже мельницы, где вода из желоба попадает в Арагви, мелко, и там водится форель, — сказала она и, подняв куль на плечо, зашагала в гору. Реваз проводил ее взглядом. Уверенным шагом поднималась она по горной тропинке, потом свернула в сторону и скрылась в кустарнике.

…Откуда-то появились хемагальские тропинки и прилепились к склону Арагви. По одной из них легким твердым шагом идет маленькая Екатерина. Она спешит домой с белым мешком на плече… Вот и хемагальская мельница без крыши. Она молчит, потому что Екатерина перекрыла воду в желобе. Мельницу закрывает тень, и целые полчища воробьев с громким чириканьем атакуют ее в поисках какого-нибудь корма.

Отец не пустил Татию в кино, и, обидевшись, она пошла к соседям.

Русудан, сказавшись усталой, легла спать, не поужинав.

Дареджан собрала ужин, и Реваз, Сандро и Дареджан сели за стол.

Сандро оказался напротив отца.

— А Татия? — спросил Реваз.

— Татия? Она вышла к Гардапхадзе, — сказала Дареджан.

— Позови ее сейчас же! А как у тебя с уроками на завтра? — поинтересовался Реваз у сына.

— Я еще вчера их приготовил.

— Почему ты ничего не ешь?

Сандро взял хлеб с сыром, но Реваз протянул ему кусок хлеба, намазанный маслом. Нельзя сказать, чтобы Сандро очень любил масло, но, не желая перечить отцу, он откусил бутерброд и запил его чаем.

В комнату вошла Татия.

— Ну, как поживают Гардапхадзе?

— Гардапхадзе? — удивилась Татия.

— Да, именно Гардапхадзе.

— Их нет в Тбилиси.

— А у кого же ты была? — Реваз посмотрел сначала на Татию, а потом на Дареджан.

Татия молчала. Увидев, что Дареджан стоит опустив голову, она обо всем догадалась и, залившись краской, тоже потупилась.

— Ну, отвечай! — повысил голос Реваз.

Татия еще больше покраснела, но не произнесла ни слова.

— Садись! — сердито сказал Реваз.

Татия села. Дареджан налила ей чай, и она выпила, забыв положить сахар.

Реваз вошел в свой кабинет, включил свет и сел за письменный стол. Средний ящик оказался незапертым. Ревазу бросился в глаза конверт, на котором рукой Русудан было написано: «Последняя зарплата Реваза Чапичадзе, присланная из института». К конверту была приколота записка: «Хергский район, село Хемагали. Ревазу Чапичадзе. Вчера ваша институтская кассирша принесла твою последнюю зарплату. Высылаю тебе ее полностью. У нас все хорошо. Русудан».

Реваз закурил, встал и, открыв окно, взглянул во двор.

Свет из его комнаты освещал инжирное дерево, и Реваз увидел, как на нем блестят спелые плоды.

Он позвал Дареджан.

— Почему до сих пор не собрали инжир?

— Сандро сказал, что будем собирать, когда папа приедет, — шепотом ответила Дареджан.

Мысли Реваза: «То еще инжир не успеет дозреть, а он под деревьями ходит, как кот вокруг сметаны, да и Татия тоже. Дареджан нужно было заставлять следить за ними, чтобы не наелись недозрелого инжира. Русудан пугала их, что животы разболятся. Но где там! Татия с Сандро все же улучали момент, забирались на дерево и… Сейчас же все ягоды перезрели, полопались, а до них никто не дотрагивается… Сандро решил дожидаться приезда отца, и все с ним согласились…»

И Ревазу вдруг стало очень жалко сына. Он ведь целый день крутился около отца. Сначала помогал в гараже, а потом в машине, сидя рядом с ним, такими преданными глазами ловил каждый взгляд отца и все время молча улыбался. И только когда машина въехала в Жинвали, он заговорил, сказав, что хочет пить.

Реваз вошел в столовую. Дареджан убрала со стола и, видно устав за день, уже легла. За столом сидел Сандро и что-то читал. Увидев отца, он встал.

— А ты сказал, что сделал уроки? — ласково упрекнул сына Реваз и взглянул на книгу. Это был «Шахматный бюллетень» с отчетом о гастингсском турнире. В бюллетене разбиралась партия Ноны Гаприндашвили и Пауля Кереса. Реваз улыбнулся. Он сам любитель шахмат и знает, что эта партия продолжалась два дня и закончилась вничью. Знает он и то, что Гаприндашвили победила тогда всех англичан, участвовавших в турнире, но Ревазу не известно, что его сын посвятил гастингсскому турниру свой рисунок «Королева мира побеждает рыцарей». Шахматная королева восседает на коне, в левой руке у нее букет, а в правой — меч, и, пораженные этим мечом, лежат у ног ее коня английские гроссмейстеры…

Свой рисунок Сандро отправил в газету «Лело». Через некоторое время его вызвали в редакцию и сказали, что рисунок понравился, но он до сих пор так и не был опубликован. Очевидно, ждут подходящего момента. Ждет и Сандро, а что ему остается делать!

…Приняв душ, Реваз вернулся в кабинет и застал там Сандро. Он стоял у открытого окна и смотрел во двор.

«Я чувствую, что он хочет что-то мне сказать и не решается». Ревазу почему-то вспомнилось любимое выражение его тестя: «Младшие в присутствии старших молчат». Он осторожными шагами подошел к сыну и положил ему руку на плечо. Сандро локтями оперся о подоконник, опустил голову, и стало видно, как вздрагивают острые мальчишечьи лопатки. Реваз ласково погладил его по голове, и Сандро задрожал еще сильней.

— Что с тобой, мой мальчик?

Сандро ничего не ответил и только еще ниже опустил голову.

— Скажи мне, что случилось? — повысил голос Реваз.

Сандро и теперь продолжал хранить молчание. Казалось, он плачет.

— Ты в чем-нибудь провинился?

Сандро поднял голову и хотел уйти, но отец удержал его за локоть и, сев в кресло, усадил к себе на колени, как маленького ребенка.

— Ты почему не собрал инжир, а?

И этот вопрос Сандро оставил без ответа, но, взглянув ему в глаза, отец понял, что не об этом надо было сейчас говорить… Реваз несколько раз, как делал это, когда сын был маленький, подбросил его на коленях. Тому сначала понравилось, но потом, засмущавшись, он встал рядом с отцом.

Мысли Реваза: «Русудан и Дареджан устали и уже спят. Татия, рассердившись на меня, заперлась в своей комнате и, наверное, тоже спит. И Сандро пора в постель, но он почему-то не ложится, так что во всем доме бодрствуем только мы, двое мужчин. Он стоит около меня такой грустный, хочет о чем-то поговорить, но не решается начать. В ответ на все мои вопросы