Я усмехнулся:

– То – я, а то – Бури. Хочешь увидеть разницу?

– Шутишь? Еще как хочу!

– Тогда пойдем.

– Ого! А ты их неплохо приодел! – одобрил Медвежонок, когда наш кирьяльский отряд выстроился для «инспекции».

– Они сами приоделись, – возразил я. – Помнишь Водимира?

– Еще бы!

– А теперь забудь.

– Ты его убил?

– Можно сказать и так. Урод украл Зарю.

Историю наших ладожских приключений я приберег для вечернего пира.

– Я многого не знаю, – заметил Медвежонок. – Но, думаю, ты расскажешь. Потом. Что ты мне хотел показать?

– Видишь ту мишень? – Я показал на бурдюк из кабаньей шкуры, набитый соломой и прикрытый учебным щитом-деревяшкой.

– Вижу. Хочешь сказать, что они в него попадут? И что? Я и сам в него попасть могу. Тут шагов шестьдесят всего.

– Конечно, можешь, – согласился я. – Выбери троих.

Медвежонок прошелся вдоль строя:

– Ты, ты и ты!

Поскольку мое знание местного языка было еще хуже, чем их знание – скандинавского, то я прибег к помощи командира-посредника:

– Тулб, скажи им: по три хорошие стрелы – в ту мишень. Пусть не опозорятся. Мой брат будет смотреть.

Парни прониклись. Я понял это по тому, как долго и тщательно они выбирали стрелы.

А вот отстрелялись быстро. Пять секунд – и девять стрел прошили центр учебного щита в том месте, где у обычного – умбон. Разброс от центра – сантиметров пять, не больше.

– Неплохо! – одобрил Медвежонок.

– Отлично! – возразил я. – Пойдем-ка, глянем, что получилось.

– Ну, ты так можешь? – спросил я, когда Свархёвди заглянул за щит и увидел привязанный к нему бурдюк. Все девять стрел пробили не только щит, но и бурдюк, а две так даже прошили кабанью шкуру дважды и показали жала с той стороны бурдюка.

Медвежонок почесал бороду в задумчивости. Он знал прочность кабаньей шкуры. И ответил честно:

– Нет, брат, так я не могу. Но разве враг станет ждать, когда его подстрелят?

Я мог бы возразить: мол, в строю особо не побегаешь. Или напомнить, с какой скоростью стреляли парни. Но решил: пусть прочувствует на своей шкуре. Так будет доходчивей.

– Сейчас они возьмут учебные стрелы и будут стрелять в тебя, – сказал я. – Та же тройка, которую ты выбрал. И я прикажу им стрелять вполсилы, потому что даже учебная стрела в ногу – это неприятно.

– Пусть сначала попадут! – самонадеянно заявил Медвежонок и заорал: – Эй, дренг! Дай-ка мне свой щит! – И снова мне: – Я побегу, когда они начнут стрелять. И пусть приготовятся. Будет больно!

Бежал Медвежонок классно. Контролируя стрелков и мгновенно меняя траекторию, как только те спускали тетиву. И это несмотря на то, что парни стреляли вразнобой.

Часть стрел, от которых не получалось уклониться, Медвежонок сбивал щитом, и пока он не пробежал половину дистанции, казалось, пытаться попасть в него – пустой номер.

Но метрах на двадцати пяти его достали в первый раз. Сначала в голень, потом влепили в наличник шлема и снова в голень, ухитрившись даже сбить с шага и выиграть лишнюю секунду. И наконец, в последний раз попали практически в упор – в предплечье руки, воздевшей меч над головой ближайшего стрелка.

Надо отдать должное Медвежонку: он сдержал удар. Практически остановил, легонечко тюкнув по макушке шлема. А вот второго пихнул щитом так, что тот отлетел на третьего, и оба они повалились на землю.

А Медвежонок бросил щит Тулбу и захохотал!

Поднявшиеся на ноги кирьялы переглядывались недоуменно. Остальные тоже не понимали такого приступа веселья.

А вот я понимал.

Медвежонок радовался. Искренне. Потому что мой хирд – это и его хирд. И сойдись он с кирьялами в настоящем бою, они бы его остановили! Три вчерашних лесовика – настоящего матерого викинга!

Я, конечно, понимал: войди мой брат в боевую ипостась, ни одна стрела в него бы не попала. Добежал бы и порубил всех. Однако он ведь и на обычном уровне был очень, очень хорош. Три вчерашних лесовика «свалили» самого Свартхёвди Сваресона. А тут таких – тридцать шесть. И это если не считать весян.

Каких-то десять секунд работы нашего стрелкового отряда – и минус дюжина хускарлов врага.

– Они все такие? – уточнил брат у меня.

– Такие – все, – подтвердил я. – И это еще не всё, что они умеют. И учти: это здесь их три больших десятка. А всего мы обучили почти две сотни.

– Будем надеяться, что они не станут стрелять в нас, – проворчал Медвежонок на языке франков. – Но ты ведь знаешь, что делаешь?

– Конечно, – подтвердил я.

– Тогда пойдем пить пиво и говорить! – заявил он. – А этим троим… Подари им что-нибудь. Всё же они победили. Меня! – И снова захохотал.

– А вот эти подарки – только для тебя! – сказал Медвежонок спустя полтора часа и ведерка пиво на двоих.

Ну не совсем на двоих, поскольку к нам чуть позже присоединились Вихорёк, Гуннар, Стюрмир, Тьёдар, Скиди, Хавур, Бури, отец Бернар и Заря. В общем, вся старая гвардия. Но ведь и ведро было не единственным.

– Это только тебе, брат! На вот.

На стол легли три серебряные коробочки. Каждая размером с пудреницу примерно.

– Открой.

Изрядно заинтригованный, я так и сделал.

В каждой лежала прядь волос. Совсем светлая, потемнее и рыжая.

Я поднял на Медвежонка вопросительный взгляд.

Его маленькие глазки, упрятанные под мощными надбровными дугами, хитренько поблескивали.

– И что это?

– Как что? Это твое, маленький братец.

Доволен аж до…

– Поясни!

– Вот это, – толстый палец Медвежонка указал на светлый локон, – твой приемный сынок Хельгу. От моей матушки подарок. Вот это, – палец сместился к локону потемнее, – от сестрицы моей. Радуйся, братишка! – Медвежонок привстал и от души долбанул меня кулачищем в грудину. Не будь на мне кольчуги, мог бы и сломать что-нибудь. – Первенец у тебя родился! Пляши и пой!

– Первенец? – Я был малость ошарашен. Потом сообразил, что Хельгу не в счет. Он же официально – сын неведомого бога. Вернее, официально-то он как раз мой, но, согласно народной версии, я его лишь усыновил по доброте душевной.

– Ну ты и отупел от радости! – заржал Медвежонок. – Гудрун родила тебе сына! Здоровенный парень! И чернявым будет, как ты. Так что с тебя пир и много-много пива!

– Будет тебе и пир и пиво, – пообещал я. Интересно, много-много – это как? А сейчас что было – мало-мало?