В нашей маленькой каморке позади пиршественного зала нет ничего, кроме пары ларей и постели. Зато здесь тепло и уютно. И мы здесь одни, что большая редкость в моей нынешней жизни.

Луна глядит в горизонтальную щель под крышей, и кожа Зари кажется голубой, а светлые волосы – белыми крыльями за ее спиной. Голова ее запрокинута, плечи напряжены. Наши пальцы переплелись, тела двигаются, плывут, выгибаются… Вот, вот оторвутся от поверхности, тело Зари – парус, наши руки натянуты, как бакштаги летящего над водой корабля…

Наша последняя ночь перед долгой дорогой, последняя ночь – в тепле, уединении, безопасности. И мы не потеряем ни одного ее мгновения. Ни за что!

Сегодня у нас будет удачный день. Так решил Медвежонок. А решил он так, потому что на пятый день путешествия поймал местного жреца. Причем так удачно получилось, что селение не было кирьяльским. Здесь жили весяне.

Собственно, мы прошли бы мимо селения, и не заметив его, если бы не жрец. Служитель культа выбрался на скалу, нависавшую над озером, и кружился в танце, размахивая горящими вениками. Настолько увлекся, что не обратил внимания на наши скромные корабли.

А вот Медвежонок, шедший кормчим на «Клыке Фреки», служителя культа не упустил: велел поворачивать к берегу и не поленился лично сбежать по веслу, чтобы изловить танцора.

Не один, впрочем, а в компании с тремя варяжатами.

Поскольку «Клык» затормозил, нам тоже пришлось встать на якоря и высаживаться. Останавливать Медвежонка я не стал. Может, это и негуманно, но душевное равновесие брата мне дороже, чем жизнь и здоровье здешних лесовиков.

Жреца к этому времени поймали, селение нашли и страху на лесовиков нагнали. Последнее вышло естественно. Озеро лежало на популярном водном пути, и викингов местные уже видели. Лично не сталкивались, но от других слышали… много интересного.

– На кой он тебе? – поинтересовался я у братца, который держал жреца за шкирятник и время от времени встряхивал, как фокстерьер крысу. Припасов у нас хватало, а деревенька выглядела нищей: покосившиеся избенки, коровки такие мелкие и тощие, что на Сёлунде в иной козе больше мяса, чем в этаком недоразумении.

– Капище! – азартно воскликнул Медвежонок.

И я всё понял. Золотая корона, снятая мной с идола, поразила его в самое сердце.

– Давай сюда Комара с Лосенком! Пытать этого будем!

Я был убежден, что ничего интересного из служителя культа нам не выбить, но не отказывать же брату в такой малости.

Пытать бедолагу не пришлось. Как только появились наши переводчики, жрец охотно выложил всё, что знал, и с готовностью согласился нас проводить к «священному месту».

Которое оказалось настоящим гадючником. В прямом, а не переносном смысле. Змеюк были сотни. Под каждой корягой и за каждым пеньком. А уж на главном идоле, который тоже изображал чешуйчатую гадину, и в его окрестностях ядовитые твари лежали и висели целыми клубками.

Мы были поражены, а жрец решил этим воспользоваться и попытался смыться под прикрытие пресмыкающихся.

Не вышло. Наша молодежь расчистила путь к столбу-кумиру древками копий, а Свартхёвди посулил средневековому серпентологу вскрытие брюшной полости с извлечением внутренностей и заполнением образовавшейся пустоты столь любимыми служителем культа гадами. Если тот немедленно не внесет за себя и пресмыкающихся выкуп, достаточный, чтобы компенсировать людям войны потраченное на него время.

Жрец впал в отчаяние и попытался покончить с собой с помощью змеиного яда.

Пришлось вмешаться мне.

– Комар! – сказал я. – Спроси его: сколько людей служит его ядовитому богу?

– Все, сколько есть, – перевел мне его ответ Комар.

М-да.

– А сколько таких, как он, имеет право проводить обряды вроде того, который он совершал сегодня?

Жрец приосанился. Оказывается, он был единственным.

– А сколько ему заплатят за обряд?

За этот – мешок репы, был ответ. И он готов прямо сейчас отдать нам половину. Отдал бы все, но ему и его помощнику тогда будет совсем-совсем нечего кушать. Потом будет легче, да. Всю весну и лето жреца будут снабжать мясом, а осенью он получит по одной мере с каждых тридцати, что соберут на освященном им поле. Но за это ему придется еще не раз погонять злых духов и попризывать добрых. И особо попросить своего покровителя, чтобы тот послал своих детей пожрать на деревенских полях всех грызунов, но людей при этом не кусать. Вот этой добычей он тоже готов с нами поделиться. И поделится, если мы его не убьем. Так что убивать его не в наших интересах, ведь тогда мы с него вообще ничего не получим, кроме мешка репы.

По мере того как служитель культа доводил до нашего сведения стоимость своих услуг, лицо Медвежонка теряло и оптимизм, и надежду на легкое обогащение.

Что ж, теперь самое подходящее время для того, чтобы вывести деревенского служителя культа из-под удара разгневанного братца.

– Знаешь, брат, это хорошо, что здесь только наши люди, – шепнул я ему на ушко. – Будь здесь кто-то из Рагнарсонов, как бы тебе не пришлось сменить прозвище.

– Это еще на какое? – буркнул Медвежонок.

– Мешок репы, – шепнул я и хихикнул.

Брат глянул на меня, как старина Тор – на инеистого великана.

– Только скажи это громче, и я тебя задушу, – процедил он.

И забыв о жреце, зашагал обратно в селение.

Я опасался, что он захочет сорвать гнев на местных жителях, но на берегу нас ждал сюрприз: еще один драккар. Большой драккар. И этот славный корабль на всех парусах, вернее, на всех веслах летел к берегу, а на носу его, попрятавшись за щитами, теснилась целая куча воинов. Полсотни минимум. И все они – явно не робкого десятка, потому что наверняка видели три наших боевых корабля.

Что ж, кто ищет смерти, тот ее находит.

Наши кирьяльские стрелки быстренько распределились по лесной опушке, с которой отлично простреливался берег, а мы, пехота, приготовились к внезапному удару. Когда эти храбрецы начнут высадку, то сначала их встретят стрелы, а потом – сплоченный строй викингов. В общем, кем бы они ни были, я им не завидую.

Я покосился на Медвежонка. Тот прям-таки слюни пускал от желания подраться. Пока – фигурально выражаясь. Но очень скоро они и впрямь потекут в самом прямом смысле. Берсерк в бою – малопривлекательное зрелище.

Спас наших противников их собственный страх. То есть не то чтобы страх, но желание себя немного подбодрить перед явно неравным боем. И таким бодрящим средством стал для них боевой клич. Чертовски знакомый не только мне, но и почти всем моим бойцам, включая кирьялов. Звук, от которого непривычному человеку сразу становилось не по себе. Этакий инфернальный волчий вой. Так, должно быть, будут выть Гарм и его сыновья варги в час Рагнарёка.